Осталось пятьсот метров, они спускаются в ложбину...
Двести пятьдесят – меня засекли, и пока я еще у них на пути...
Пятьдесят – я напрягаю последние силы, кашляю, как мне кажется, кровью, и падаю на обочину. Рывком поворачиваюсь на спину и вижу, как широкая гусеница давит снег метрах в трех от меня. Грохот и лязг обрушиваются подобно волне, я почти ощущаю взгляды биомехов, холодно-равнодушные, не враждебные.
– Эх, гранаты на вас нет... – просипел я, думая, что на этот раз все же выбрался из лап смерти.
Железные твари проследовали мимо, а я поднялся и побрел в ту сторону, откуда они явились. Повторно свалился метров через пятьсот, а затем шлепнулся и в третий раз – похоже, начал сбоить главный имплант. То ли ему повредило нахождение в «Мультипликаторе», то ли удар по виску оказался слишком сильным.
Я падал и вставал, но упорно шел, не обращая внимания на то, что перестал чувствовать руки и ноги. Автоматически реагировал на показания имплантов и боялся только одного – сбиться с дороги, убрести не туда.
Промахнись я мимо тамбура, то ушагаю хрен знает куда и там, скорее всего, сгину.
Во время очередного просветления обнаружил, что впереди торчит знакомая ратуша детского городка, а это означает, что я почти на месте. Что нужно добраться вон до того густо заросшего автонами оврага и по нему одолеть пятьсот с небольшим метров до бункера Упыря.
На этом отрезке шлепнулся еще раз.
Из тьмы возникла металлокерамическая дверь с нарисованным на ней Кандальным узлом – знаком того, что торговец находится под покровительством Ордена. Я привалился к ней и принялся нащупывать размещенную на стене крохотную панель коммуникатора с кнопкой вызова.
Понятно, что сейчас ночь, что Упырь скорее всего спит...
Но я же не могу ждать до утра?
Кнопку я нажал только со второй попытки, во время первой замерзшие пальцы не послушались. Прошло несколько секунд, показавшихся мне годом, и коммуникатор породил хриплый и мрачный голос.
– Чего надо? – спросил он.
– От-открывай, – выдавил я, пытаясь справиться с трясущейся челюстью. – Это Лис...
– Какой Лис? – спросил Упырь. – Он на Обочине должен быть. Ходят тут всякие, спать мешают. Сейчас как нажму сенсор, и огнемет заработает, останется от тебя только пепел...
– Не по рыбе кит, а по киту рыба, – выудил я из глубин памяти кодовую фразу. – Пу-пускай!
Фразу эту старый торговец устанавливал сам и менял раз в неделю, сбрасывая через М-сеть тем из сталкеров, кому доверял. А доверием его пользовались только испытанные, давно знакомые Упырю люди, или те, кого лично рекомендовали такие знакомые.
– Так бы сразу и сказал. – Голос барыги, что в прошлом отзывался на Федора Тимофеевича и был хирургом местной больницы, слегка подобрел. – Заходи, гостем будешь.
Дверь щелкнула, я ввалился в слабо освещенный коридор и, пройдя его, очутился в небольшой комнатке, которую хозяин именовал «карантином». Упырь оказался тут, сидел в обычной позе за столом, прятал одну руку под ним, а во второй держал блестящий термос.
Судя по запаху, пил он кофе.
Увидев меня, мокрого и по сталкерским меркам голого, Федор Тимофеевич выпучил глаза.
– Ты чего это?! Совсем рехнулся, придурок?! – воскликнул он. – Что тебе надо?
Внешне Упырь не очень привлекателен – старый, сгорбленный, да и носит всегда какие-то грязные фуфайки. Но зато форма целиком соответствует содержанию – внутри всего этого прячется душонка истинного, прожженного торгаша. Обитателя подвальчика поблизости от тамбура Соснового Бора заботит лишь одна вещь – его собственная чистая прибыль.
– Помощи... – ответил я, изо всех сил пытаясь не упасть. – Я заплачу тебе... потом... ты меня знаешь... я свое слово держал всегда... но ведь если умру, то не заплачу?
Я почти видел, как в глазах Федора Тимофеевича мелькают циферки.
Понятное дело, что сейчас с меня толку, как с козла молока, и что на то, дабы привести меня в форму, придется слегка потратиться. Но, с другой стороны, я славен тем, что честен, и если обещаю заплатить много, то заплачу, если сам не помру, конечно.
Так что Упырь оценивал то, что умники называют «инвестиционным риском».
– Ладно, – буркнул он наконец. – У меня здесь не богадельня и не больница... и не благотворительный фонд...
Но тут уж силы мои закончились, и я благополучно шлепнулся в обморок.
Очнулся я от боли, терзавшей мое многострадальное тело, и особенно сильной была в руках и ногах. Открыв глаза, понял, что лежу, что надо мной нависает харя Упыря, а еще выше находится грязный потолок.
– Ага, очухался, – с чувством глубокого удовлетворения заметил Федор Тимофеевич. – И попробовал бы ты этого не сделать! Я на тебя целую аптечку потратил, свел ее до нуля.
Ну, это старый торгаш слегка привирает – чтобы потратить ресурсы портативной аптечки, надо очень сильно постараться, скажем, вытащить с того света бедолагу, у которого обожжено восемьдесят процентов кожи. И делает Упырь это не просто так, а с умыслом, набивает себе цену и заодно растит счет, который мне в конечном итоге выставит.
– Ходить-то буду? Ничего не отвалилось? – спросил я.
– Вроде ничего, – Упырь захихикал. – Хотя я не все органы смотрел, некоторые мне без интереса.
– Надеюсь, – я попытался сесть, и это у меня получилось.
Очертания комнаты поплыли перед глазами, исказился силуэт стола, старинного, вроде бы даже деревянного шкафа в углу. Но это безобразие закончилось мгновенно, стоило мне слегка встряхнуть башкой, и все вокруг стало нормальным.
Время, если верить часикам встроенного в мой непутевый череп нанокомпа, подходило к пяти утра, и это значит, что без сознания я провалялся больше семи часов – очень, очень долго.
– К мнемотехнику тебе надо, – сообщил Федор Тимофеевич тоном изрекающего откровение пророка. – Даже я вижу, что с имплантом твоим главным не все в порядке. И скажи-ка, друг любезный, что с тобой случилось-то?
Да уж, ситуация нерядовая – посреди снежной ночи к торговцу является сталкер без оружия и снаряжения. Так что любопытство барыги выглядит естественным. Да только для Упыря любая информация – тот же товар, который к тому же можно продать не одному покупателю.
Поэтому и отвечать ему следует осторожно.
– Новая ловушка, – сказал я, ничуть не погрешив против истины. – Там, на востоке, к югу от Лубенского озера, а вокруг нее куча известных, и так много, как я, отвались мой хвост, никогда не видел.
– Так ты оттуда приперся?
– Эх, батя, – я поглядел на торговца с осуждением. – Ты что, русских сказок не помнишь? Сначала накорми-напои добра молодца, а потом вопросы задавай. А то у меня в брюхе урчит.
– Вот нахал! – заволновался Федор Тимофеевич. – Добрый молодец выискался! Хрен с бугра ты, а не молодец, и голодранец вдобавок! Тебе тут что, ресторан, лисье отродье?
Но язык, как говорится, метет, а карман денег жаждет, и поэтому через пять минут я получил банку древней армейской тушенки, бутылку воды и даже стограммовку водки в пластиковой упаковке.
Это, чтобы повысить мою разговорчивость.
Употребив съедобную биомассу внутрь и вмазав прозрачного, я обследовал собственный организм – руки и ноги все еще болят, но двигаются, следов обморожения нет, глаза видят, уши слышат, импланты вроде работают, и серьезных сбоев будто бы не имеется.
– Ну чего, так и будешь молчать? – напомнил о себе присевший к столу Упырь. – Продолжай!
– А чего продолжать? – Я пожал плечами. – В ловушку попал, без всего остался, но видишь, до тебя добрел. Теперь мне снаряжение нужно и оружие, чтобы обратно в дело вернуться и тебе долг отдать. Оденусь, обуюсь и поползу от тебя, солнцем палимый, в смысле, метелью треплимый...
На самом деле мне надо добраться до Старой Зоны, где в хорошо замаскированном схроне неподалеку от Обочины лежит моя собранная за многие годы заначка – деньги, чистые н-капсулы, кое-какие артефакты,
