подобострастность, что не только человек, а и неодушествленные предметы лучились ему в ответ. Послание Высочайших, тайно извлеченное Екатериной, было уже передано Пафнутию Смитовичу. Прорезиненный и профольгированный конверт с подачи добрейшего канцеляриста был вложен в прекрасную кожаную папку с оттиснутыми на ней картинами крепостного быта, напылением чистейшего золота и в драгоценных каменьях.
– А папочку после аудиенции оставьте себе как приятный пустячок на память о посещении Августейшего Демократа и нашей гостеприимной страны, – вкладывая в нее конверт, пояснил столоначальник.
Пафнутий, хоть и продолжал еще видеть мир исключительно сквозь прорезь Катькиных грудей, подарочек оценил и посему воссиял искренней симпатией к стражу августейшего входа.
Вдруг произошло едва заметное движение воздуха, и Сучианин напрягся, словно пружина. Появление в тронном кабинете первого лица государства он чуял всем своим естеством, приводя тем самым в смятение не только охрану, но и самого Преемника.
– Ну, вы уж тут с Катенькой допивайте, а я на доклад, на доклад...
И только зазвонили куранты на единственной, сохраненной по требованию ЮНЕСКО главной башне Кремля, а на них отозвались все колокола церквей, соборов, храмов, гонги и трещотки дацанов, сквозь треск динамиков воззвали к небесам минареты, о вечном забубнили синагоги, в горны затрубили «Идущие Наши», в Охотном ряду на все лады зарычали медведи, из миллионов громкоговорителей над землей разнеслось: «Слушай, страна! Благодать над тобой воссияла! Сеятель вечный, Преемник народный, взор на тебя обратил...» – как Ибрагим Иванович отворил высоченную двустворчатую дверь в тронный зал демократии, миновав который знающий человек попадал в повседневные покои Вседемократа. Именно их интерьер и демонстрировали преданному народу гденадосущие служители массовых коммуникаций.
Рабочий кабинет Преемника был обставлен с подобающим вкусом, достоинством и скромностью. Немного малахита, немного золота, приличные шпалеры, добротная старая мебель, удобный, но уже потертый от времени и непосильной работы письменный стол, неизменный чернильный прибор, на правой стене обязательный по этикету портрет предыдущего Преемника – вот вроде и все, хотя нет – в дальнем углу раздвижная ширма, на шелковых створках которой изображены двуглавые державные медведи с широко распахнутыми лапами, готовые удушить любого в дружеских объятиях. Задние лапы у них были слегка поджаты, правая когтисто вцепилась в древнюю державу, в левой изящно изогнулась оливковая ветвь, обозначающая свободу, мирные устремления и всеобщее благоденствие. Передние лапы прижимали к груди большой газовый вентиль голубого цвета, на двух повернутых друг от друга головах расположились две монаршие шапки, увенчанные треугольником со Всевидящим Оком.
Из-за ширмы выглядывал угол простой железной кровати с никелированной дужкой, застеленной синим солдатским одеялом с тремя темными полосами. Иногда камера могла скользнуть и глубже, за ширму, и тогда народ, к своему удовольствию и восхищению, мог наблюдать на скромном сервировочном столике со старинным медным чайником и простой эмалированной кружкой остатки черного хлеба и оболочки докторской колбаски, недоеденный бутерброд с сайрой, а иной раз половинки луковицы, а то аккуратно обглоданный селедочный скелетик или надкушенное яблоко. И все эти остатки завтрака неизменно покоились на грубой фаянсовой тарелке с затертой синей надписью «Общепит». Да, именно так, по-спартански, на износ, не щадя сил и здоровья, трудится денно и нощно любимец народный, стопроцентно избранный Самодержавный Демократ. Может, для кого-то такие подробности пустяк, а народонаселению державы в подавляющем большинстве приятно, что у них семейный завтрак куда круче и калорийнее, чем у самого Гаранта.
Сучианин бочком и по косой вошел в кабинет, еще полный девственной тишины и спокойствия. Преемник сидел к нему спиной на своем вертящемся кресле и переобувался в кабинетные туфли. Канцелярист негромко чихнул.
– Вечно ты, Ибрагим, как привидение появляешься и меня всегда пугаешь. Скоро во второй срок этой неблагодарной пахоты войду, а вот к твоей кошастости никак не привыкну. Покажи, что у тебя за подошвы на ботинках?
– Извольте-с, самые что ни на есть обычные, отечественного производства, как вы того требуете, – согнув ногу в коленке и прихватив ее рукой, он поскакал к столу Повелителя.
– Действительно, обычные, да еще и с набоечками! А чего же они у тебя, братец, не цокают? Вот у меня, – он прошелся по кабинету, стуча каблуками о паркет, – слышишь, как стучат?!
– А моим башмакам в вашем кабинете цокать не положено, рылом не вышли, так что субординацию они знают.
– Умеешь ответить, умеешь, за что и ценю! – царственным жестом выразил свою благосклонность Преемник. – Ну давай, докладывай, я уж с четырех утра на ногах.
«Мне-то не надо загибать, скажи еще – спал вон там, за ширмочкой», – мысленно съязвил чиновник и, напустив на себя важный и серьезный вид, театральным голосом возвестил:
– Позвольте начать свой скромный доклад с приятной вести: весь ваш народ коленопреклоненно благодарит вас за то, что солнце встало над вашей благословенной страной!
– Чушь, братец, полная, но приятно, приятно! И как это ты умудряешься всякий раз отыскать новые поводы для благодарности, то за обильную росу, то за прилет грачей! Затейник, затейник! И что там у нас далее? Только, чур, об экономике и трудностях ни слова, пусть об этом у правительства голова болит.
– Об экономике только два слова...
– Не-не, я же тебя просил!
– Полтора, для международного отчета!
– Полтора – валяй!
– У нас самая лучшая экономика в мире! Все! – на едином дыхании выпалил Ибрагим.
– Ай, молодец, ай, молодец! Дай я тебя расцелую! – засмеялся Великий.
– Ваша Всемилостивость, позвольте считать ваш поцелуй государственной наградой и занести его в свой послужной список!
– Очень дельная мысль, очень дельная, а главное, награда сия для казны стоить ничего не будет, надо бы все обдумать, ты подготовь-ка проект указца, хорошо? Что там далее?
– А далее у нас идет полная интрига против вас!
– Кто, как, каким образом?! Измена! Куда смотрят опричники? Всех, всех на дыбу! – задыхаясь от ярости, зарычал властитель.
– Извините, что с утра и с неприятностями, виноват, виноват! Доложу – можете казнить за скверные вести. Однако молчать не могу. Интригу в очередной раз заплел ваш главный советчик Джахарийский. Плетет он против вас, ой плетет! Мне, конечно, не с руки сплетни собирать, но очень уж многие о том говорят, а главное, есть такие вещи, о которых промолчать невозможно. Вот что он вчера по пьянке наболтал и о вас, и об Всевеликом Курултае, и о гербовой партии. Чтобы не быть голословным, я все зафиксировал на диктофон. Извольте.
Демократичнейший всунул в уши наушники и углубился в прослушивание. Лицо его являло собой живой экран происходящих в нем борений. Надо отметить, что с записью вчерашнего разговора поработали специалисты, убрали неудобные для Ибрагима Ивановича места, а отдельные фразы переозвучили голосом Владисура, к примеру рассуждения о Преемниках.
– Подлец, подлец! Мое терпение лопнуло, я не посмотрю на поддержку Всемирных, уволю! Передай, пусть даже на порог ко мне не показывается. Все, больше ничего слушать не стану! На больничный, в горы, в санаторий!
– Никак нельзя! – с металлом в голосе произнес канцелярист. – К вам личный посланник Всевеликих с тайным поручением!
– Может, завтра, а? Расстроился я очень! Все во мне дрожит и вибрирует. Кальян мне, кальян! Нет, постой! Давай посла, он хоть в ранге?
– В ранге, ваша Вседержавность! И со скорпионьей биркой, и мною, по вашему поручению, жалован вчера троекратным госпоцелуем. Протокол соблюден. Вот краткое содержание послания...
– Ну ты даешь! Хорош! Только читай вслух, что-то глаза ломит с самого утра.
– С превеликим удовольствием! – Ибрагим Иванович с выражением, как в старые добрые времена в школе, начал читать информацию о Шамбале, мерах по ее разысканию и сохранению до прибытия Всемирных демократов.
