поступил и идущий с ним боец. Теперь они походили на обычных австрияков. Разве что те не носят в карманах пистолеты.
– Готов? – спросил Петр у Сергеева – сухощавого белобрысого бойца.
Под ногами шелестела трава, над головой – листья. Стволы буков и дубов, толстые, мощные, походили на коричневые морщинистые утесы. Запах желудей был очень силен, и их блестящие тельца во множестве лежали на земле.
Картина, открывшаяся после того, как отряд миновал рощу и вышел к восточной окраине, радовала глаз. Над аккуратными домиками с красными крышами висели обычные звуки мирной жизни – тарахтел трактор, мычали коровы. По улицам мирно двигались люди. Никаких признаков беспокойства.
Но поверить мирному пейзажу было бы слишком просто, и Петр направился в город. Руку держал в кармане, у пистолета, и очень внимательно смотрел по сторонам.
Когда они с Сергеевым оказались на улочке, пустынной с одной стороны и надежно прикрывающей телами домов от возможного обстрела с другой, Петр попросту подошел к двери одного из домов и постучал.
Открыли ему сразу. На пороге появилась молодая розовощекая женщина в скромном синем платье.
– Добрый день, – вежливо поздоровался капитан.
– Здравствуйте, – отозвалась хозяйка несколько удивленно. – Что вам угодно?
– Не будет ли у вас воды? А то мы с другом идем с самого утра и очень хотим пить.
Женщина скрылась, затем появилась опять, с небольшим кувшином в руках.
Петр сделал несколько глотков, затем отдал питье Сергееву.
– Спасибо, – капитан благодарно кивнул. – Как у вас в городке дела?
– А ничего, все тихо, – улыбнулась молодая австриячка. – А вы что забыли в нашем захолустье?
– Да мы направлялись на запад, к родственникам, – он старался говорить серьезно, но взгляд сам собой соскальзывал на чуть полноватую, но очень привлекательную фигуру, на яркие голубые глаза и золотистые волосы. – А на контрольно-пропускном нас не встретили почему-то, да и пост сам словно куда-то делся. Вы не знаете, что случилось?
– Нет, – она помотала головой, и на лице ее появилась кокетливая улыбка. – Но вчера, говорят, у поста стрельба была. А у нас тихо, даже ведь американских солдат нет!
Сожаление послышалось в голосе женщины. Петр ее вполне понимал. Хоть американцы и чужаки, но все равно – молодые и сильные мужчины. Таких сейчас в Австрии, да и в Германии среди местных не сыскать.
– Как вас зовут? – спросил Петр, повинуясь неясному импульсу.
– Эльза, – ответила женщина. – Может, зайдете?
– Спасибо, – сказал он со вздохом. – Но мы должны следовать дальше.
– До свидания, – сказала женщина ему в спину. Петр кожей ощущал ее жадный взгляд, от которого ползли по спине горячие мурашки.
Когда они обходили Амштеттен, укрываясь в лесу, Петром владело двоякое чувство. С одной стороны – разведка должна быть скрытной, а с другой – так хотелось проехать по центральной улице, и чтобы жители улыбались, дети что-то радостно кричали, а мужчины вежливо снимали шляпы. Как весной, когда в каждом городе, австрийском, чешском или югославском, советских солдат встречали цветами…
– И как ты думаешь, кто там стрелял? – спросил Петр у Михайлина.
Они сидели в тени огромного дуба и обедали. Солнце палило, и даже под сенью листвы было жарко.
– А говорили, что у фрицев в горах какие-то специальные части спрятаны. Вроде как последняя надежда Гитлера, – степенно ответил лейтенант.
– Может быть, – Петр улыбнулся. – Да только это маловероятно. Но даже если это так, на что они рассчитывают? Единственный шанс для немцев уцелеть – американцам сдаться. Те, как я слышал, хорошо с пленными фашистами обходятся, даже оружие не отбирают.
– У, союзнички, – скривился Михайлин. – Толку от них! Просидели всю войну в Америке своей, а как поняли, что мы и без них справимся, примчались. Тьфу!
– Это ты точно сказал, – усмехнулся Петр и привстал, собираясь позвать радиста. Пришло время связаться со штабом.
Но не успел капитан ничего сказать, как с ближайшего холма, там, где должен был быть один из постов, донесся грохот выстрелов. Разведчики, только что расслабленно возлежавшие на травке, дружно повскакивали на ноги.
– Залечь! – скомандовал Петр и услышал шорох за спиной.
Начал поворачиваться, но тут в его голове что-то словно взорвалось…
Очнувшись, Петр не сразу понял, где находится. Он почему-то сидел в неудобной позе, и что-то мешало ему двигаться. До слуха доносились чьи-то стоны.
Открыв глаза, он обнаружил, что сидит, прислоненный к стволу дуба, а подергав руками, понял, что связан. Стонал сидящий рядом боец. По другую сторону дуба сидел Михайлин с огромным синяком на левой скуле. Серые глаза лейтенанта выражали безмерное удивление.
– Ты жив, капитан? – спросил он.
– Не уверен, – кривясь, отозвался Петр. Болело все тело и особенно – затылок. – А ты чего такой ошалелый?
– Да так, – пожал могучими плечами Михайлин. – Просто никогда не видел, чтобы люди с такой скоростью двигались.
– Какие люди?
– Да фрицы эти, – лейтенант мотнул головой, и только тут капитан обратил внимание на часового, замершего неподалеку. Больше эсэсовцев видно не было.
– И что они?
– А то, что они от пуль уклонялись, – проговорил Михайлин, и в словах его ощущалось потрясение. – И не успели мы очухаться, а они уже рядом. Я в одного выстрелил, да не попал! Представляешь, командир?
– Ничего себе! – сочувственно покачал головой Петр. Чтобы Михайлин промахнулся – такие случаи за войну можно было пересчитать по пальцам одной руки.
– И треснул он меня так, что я на ногах не устоял, – тон Михайлина сделался печальным. – Старею, видать!
Как кулачный боец, лейтенант не имел равных в дивизии, и повалить его смог бы только настоящий силач.
Донеслась немецкая речь, и перед пленными появились трое офицеров. Выглядели они до странности одинаковыми, словно братья. Светлые холодные глаза и неподвижные, точно замороженные, лица. Окантовка фуражек, к удивлению разведчиков, оказалась темно-зеленой, как в кадровых офицерских частях, которые были расформированы еще в сорок втором. Опознавательных знаков, говорящих о принадлежности к части, на форме не было вовсе, а сами мундиры были новенькими, только со склада.
Некоторое время офицеры без особого интереса разглядывали пленников, затем старший, с тремя звездами и двумя полосами на петлице,[9] сказал:
– Что же, арманы[10] хотели узнать о русских. Теперь у них есть, у кого спросить.
Двое младших офицеров скупо улыбнулись.
Подбежал солдат и вскинул руку в нацистском приветствии:
– Машина будет через полчаса, герр оберштурмфюрер!
– Хорошо, – кивнул тот. – Вы пока свободны. А вы, Генрих, – он повернулся к соседу, – выдайте пленным лопаты, пусть захоронят своих мертвых. Нечего оставлять падаль.
– Яволь, – склонил голову Генрих.
Двое офицеров ушли, третий принялся отдавать приказы. Вскоре из-за машины появился десяток автоматчиков. Под дулами МП-43 пленным развязали руки и выдали короткие саперные лопаты.
