Солнечный Дракон кивнул и зашагал дальше.
Стражники посмотрели ему вслед.
– Кто это был? – спросил Ргов, выдирая из бровей обгорелые клоки.
– Вот уж не знаю, – ответил лейтенант. – Но точно не нилигальный эмигрант.
Шейх осасинов Муслим Беспощадный чувствовал себя беспомощным.
Для шейха, проведшего жизнь в набегах, стычках и убийствах, чувство было новым и неприятным.
Еще сегодня утром жизнь выглядела простой и осмысленной: ты грабишь чужаков, убиваешь их или берешь в плен, чтобы потом продать; гордо возвращаешься в оазис, где в честь очередной победы устраивается славная пирушка, а потом находится время и в гарем заглянуть…
Сегодня нежнейшая верблюжья вырезка казалась жесткой, как варанья шкура, дорогой табак в кальяне горчил, а мысль о гареме вызывала не воодушевление, достойное мужчины, а легкую тошноту…
И виной всему был пленник.
В первый момент он показался Муслиму беспомощным и жалким, но выпавшие из куртки обломки меча заставили шейха призадуматься.
Обычный человек не станет ходить с таким оружием… даже с его кусками.
Поэтому Муслим приказал не убивать пленника на месте, а связать его и взять с собой.
Как выяснилось примерно через сотню метров, шейх совершил ошибку.
Пленник, назвавшийся диким именем Конан Вася, начал болтать, нести какую-то чушь про Борьбу со Злом, Черных Властелинов и победу Добра в Одном Отдельно Взятом Мире. И Муслим Беспощадный с удивлением обнаружил, что его воины, кровожадные и смелые как бешеные волки, слушают, развесив уши.
Да, он мог приказать заткнуть пленнику рот.
И тем самым подписать себе смертный приговор.
Тот, кого уязвляют какие-то слова, не может являться гордым сыном пустыни, а тем более шейхом осасинов.
Поэтому Муслим слушал, молчал и скрипел зубами так, что его верблюд сбивался с шага.
Шейх облегченно вздохнул, когда они добрались до оазиса и Вася очутился в шатре для пленников. Но радость оказалась преждевременной. Через час, проходя мимо шатра, Муслим Беспощадный обнаружил, что воины сидят рядом с откинутым пологом, а изнутри доносится писклявый тенорок.
– Что вы тут делаете? – спросил шейх, с трудом сохраняя подобающую гордому сыну пустыни невозмутимость. – Он же может убежать!
– Нэт, нэ убэжит, – ответил Ахмед Черный, и на его шее брякнули ожерелья, унизанные коренными зубами тех, кого Ахмед отправил в Нижний мир с помощью любимой зубочистки. – Шэйх, это тот, о ком говорится в Пророчэствэ!
– В каком?
– О том, что придэт Голос из Внэшнэго Мира и Дюна станэт цвэтущим садом, – подал голос Тарик Горячий, чьей любимой забавой было вырезать пленникам сердца и поедать их сырыми, без соли и перца.
Муслим Беспощадный никогда не слушал бродячих сказителей, в обмен на чашку лапши развешивающих лапшу другого сорта по ушам доверчивых простаков. Но даже он знал, что многие верят в явление некоего типа, с рождения умеющего правильно носить бурнус и подковать верблюда, в то, что он то ли найдет под землей воду, то ли нагонит достаточно туч, чтобы превратить Капец в подобие фруктового сада…
Знал, но никогда не думал, что это пророчество как-то коснется его самого.
Заглянув в глаза Тарика и Ахмеда, Муслим отправился в свой шатер, где курил кальян до тех пор, пока дым не пошел у него из ушей, а мысли не завязались в тугой и горячий узел.
Да, шейх может приказать убить пленника.
И тем самым расписаться в слабости, в том, что Муслим Беспощадный больше не гордый сын пустыни…
Но если не убрать Васю, свирепые осасины превратятся в стадо овец, годных лишь на то, чтобы блеять и бежать за чужаком.
– Вах! – сказал Муслим Беспощадный, когда кальян булькнул в последний раз, а в голову пришла достойная мысль.
Шейх поднялся и важно зашагал к шатру, где все так же зачарованно, как дети перед телевизором, сидели воины, а высунувшийся из шатра пленник махал руками и брызгал слюной.
– Люди! – сказал Муслим Беспощадный. – Кто мы такие, чтобы мешать Пророчеству?
Вася, чье горло несколько подсело, благодарно замолк, а воины повернули головы в сторону шейха.
– Ведите сюда лучшего верблюда, несите лучший бурнус и острую саблю, – возгласил Муслим Беспощадный. – Нашего гостя ждут великие подвиги, не будем же задерживать его!
– Э? – сказал Вася.
На суровых, прокаленных солнцем и иссеченных злыми ветрами лицах осасинов отразилось недоумение.
– Нехорошо заставлять гостя ждать, – Муслим покачал головой и слегка нахмурился.
