«Почему они не атакуют магией?» – думала девушка, отбиваясь сразу от двоих хирдеров, решивших, что противник им достался слабый.
Судя по всему, сегодня этим парням предстояло пережить сильное разочарование, причем пережить только в самом лучшем случае.
Тар-Готиан свалил еще одного, разрубив шлем вместе с черепом. Убитый рухнул под ноги товарищам, брызнула в стороны теплая кровь. Захохотал Гундихар, ухитрившийся обезоружить одного из врагов, и верхняя секция его цепа с гулом шарахнула кого-то по щиту.
И тут ученики Харугота пустили в дело свою силу.
Саттия вздрогнула, увидев, как над берегом вздыбилась полупрозрачная фигура, сотканная из частичек Тьмы. Расправила крылья, распахнула пасть, сквозь которую была видна городская стена, и взвилась в воздух подобно уродливому маленькому дракону.
– Айма теос![11] – воскликнул Такули-Варс, колдовским зрением увидевший грозившую им опасность.
Для обычных роданов тварь оставалась невидимой.
Саттия пошатнулась от боли в сердце, едва не пропустила удар. Злясь на себя, заработала мечом с удвоенной энергией, сделала три финта и вогнала острие врагу в подмышку, не защищенную кольчугой. Не обращая более внимания на него, занялась другим хирдером…
Нужно успеть, выгадать паузу, чтобы встретить чудовище из Тьмы сплетенным из нее же клинком. Рядом достаточно чужой боли, чтобы опереться на нее и пустить в ход то знание, что передал ей старый Хранитель.
Но молодой гоблин ударил первым. Он выкрикнул что-то, и с ладоней его сорвались две голубовато- золотые спирали. Обвили готовую к броску тварь, и та зашипела, да так, что звук этот услышали все. С галеры донесся испуганный крик, оставшиеся на берегу воины завертели головами.
– Это еще что?! – рявкнул Гундихар.
И только тар-Готиан остался невозмутимым.
Спирали обвивали сотканное из Тьмы существо, давили его в объятиях, выдирали куски плоти, стреляли в разные стороны короткими молниями. Такули-Варс держал заклинание из последних сил, его шатало, из прокушенной губы текла кровь, а глаза были белыми от усилия.
Свистнула стрела, за ней вторая, а третья вонзилась молодому магу в горло. Лицо его отразило почти детскую обиду, но на смену той пришла твердая, взрослая решимость. Такули-Варс поднес пальцы к ране и обмакнул их в собственную кровь. Махнул, и брызги ее полетели вверх, туда, где уродливый дракон, шипя, выпутывался из объятий гаснущих спиралей.
Кровь мага – жуткая сила.
Капли загорелись ярким алым огнем и ударили в чудовище подобно выпущенным из катапульты ядрам. Прозвучал жалобный взвизг, пламя охватило крылатую тварь с головы до хвоста. И погасло, оставив только несколько хлопьев сажи, что отправились в полет к земле.
– Эго кано анго…[12] – проговорил Такули-Варс, после чего упал на спину.
Кровь мага – жуткая сила, и пустивший ее в ход должен быть готов к тому, что она убьет и его самого.
Напор врага на мгновение ослабел, и Саттия ухитрилась оглядеться. Учеников Харугота на берегу оказалось уже трое, а к хирдерам прибыло подкрепление – пара десятков всадников и полсотни пехоты. На соседних причалах и кораблях объявились любопытные, что всегда слетаются на зрелище, точно мухи на падаль.
– Готово, – сказал Бенеш, открыл пылающие зеленым огнем глаза и небрежно взмахнул руками.
Показалось, что вода в гавани вскипела, из нее поднялась волна изумрудно-белого тумана и, словно крошечное цунами, пошла к берегу. Саттия представила, как она рушит городскую стену, уносит в водовороте хирдеров и их предводителей в уродливых бурых балахонах, оставляет голую, девственно чистую землю, лишенную даже мусора, травы и камней…
Наступавшие по причалу хирдеры начали падать, засыпая на ходу. Звякнул меч, выпущенный ослабевшей рукой. Самый невезучий из воинов бултыхнулся в воду, но не утонул, а поплыл, словно его тело сделалось деревянным, с разинутым ртом и закрытыми глазами.
Оставшиеся на берегу отступили, волна покатилась за ними и… встала, наткнувшись на преграду. Закрывая ей дорогу, из земли ударили мощные фонтаны черного дыма, словно недра Терсалима породили ряд из гейзеров. Поднялись, будто громадный частокол. Несколько попавших в их струи дружинников завыли от боли, рванулись прочь.
Все трое учеников Харугота стояли, вытянув перед собой руки, и лица их были перекошены от усилий.
– Аххх… – простонал Бенеш, и девушка кинула на него косой взгляд.
Тот, кого сельтаро почитали как посланца Великого Древа, корчился, словно его мяли громадные ладони. По лицу текли настоящие струи пота, над вставшими дыбом рыжими волосами клубилось облачко зеленого свечения. Плечи были согнуты, точно их давила незримая тяжесть.
Заклинание столкнулось с заклинанием, сила с силой, и ни одна пока не могла одолеть.
– Не будь я Гундихар фа-Горин! – с чувством проговорил гном. – Чем мы можем ему помочь?
– Боюсь, что ничем, – ответила Саттия. – В поединок колдунов лучше не соваться. Прикройте меня, я гляну, что с гоблином.
Она быстро склонилась к Такули-Варсу, приложила ухо к груди. Сердце не билось – Мастер Вихрей с «Дельфина» отдал всю свою силу без остатка, чтобы спасти почти незнакомых ему роданов.
Осознав это, Саттия ощутила бешеный, опаляющий гнев.
«Подождите, твари, – подумала она, глядя туда, где стояли трое в бурых балахонах. – Дайте мне только подобраться поближе».
Пропитанную Тьмой плоть способно поразить лишь то оружие, что само несет в себе частички Предвечной Госпожи, и Хранительница в состоянии наложить подобные чары на свой клинок…
Бенеш отступил на шаг, из горла его вырвался сдавленный хрип. Бело-зеленая волна покатилась назад, а черные фонтаны, наоборот, выросли, поднялись чуть ли не до неба.
– Э, так не пойдет… – Недоумение отразилось на лице Гундихара, и тут Бенеш упал, сначала на колени, а потом уткнулся лицом в доски причала.
Свалился и один из учеников Харугота, и два заклинания, что до сих пор давили друг на друга, разрушились. Волна погасла, фонтаны рухнули, во все стороны ударили ошметки силы. Налетевший вихрь заставил покачнуться корабли на глади Теграта, глухо заворочалось что-то в глубинах.
А потом катаклизм закончился, и стало ясно, что Саттия, тар-Готиан и Гундихар остались втроем против всего терсалимского воинства.
– Ну что же, теперь можно только красиво умереть, захватив с собой побольше врагов, – сказала девушка и подняла перед собой меч.
В зиндане Олен и Харальд провели четырнадцать дней.
Время в душной яме, полной приглушенных жалоб, вони и мрака, тянулось невыносимо медленно. Отсюда не было видно неба, восходов и закатов, и только очередная кормежка давала понять, что миновали еще сутки. Сверху на веревках опускали бадейку с тюрей и факел, свет падал на склизкие стены, на изможденных существ, мало похожих на людей.
Бадейка пустела, и свет исчезал, вновь сгущалась тьма, такая плотная, что ее можно было кусать.
К новичкам никто не проявлял особого интереса. Местные долгожители пребывали в дремотном оцепенении, безумцы – в мире собственных грез, и никому не было дела до соседей.
Каждый существовал наедине с собственной болью.
Харальд оставался спокоен, точно находился не в подземной темнице, а на хорошем постоялом дворе, где на ужин – пять перемен блюд, а служанки всегда улыбаются. Рендалл же мучился страшно, и терзала его вовсе не вонь и грязь, и не отвратительная пища, едва приглушавшая голод.
Страдания вызывало то, что он оказался лишен Сердца Пламени и ледяного клинка.
Эти два предмета, два могущественных артефакта за время пользования словно вросли в его плоть, стали частью не только тела, но и души. И когда их забрали, остались кровоточащие раны.
