камеристке. Добывание денег — это и самое лёгкое, и самое трудное на свете дело. Всё зависит от вашей ловкости и каприза фортуны. Если бы не моя гасконада, я остался бы без гроша.
Вечером г-н Кайзерлинг представил меня герцогине, супруге знаменитого Бирона, бывшего фаворитом императрицы Анны. Сам он был плешивый и уже сильно сгорбившийся старик. Но при более внимательном взгляде сразу бросалось в глаза, что прежде он был весьма хорош собой. Танцы продолжались до самого утра. Присутствовало множество красивых женщин, и я надеялся, что во время ужина смогу выразить одной из них своё восхищение. Однако же намерения мои не осуществились. Герцогиня предложила мне руку, и я оказался единственным мужчиной за столом на двенадцать персон. Все остальные были заняты вдовствующими матронами. Через несколько дней я покинул Митаву, вооружённый рекомендательными письмами к Карлу Бирону, находившемуся тогда в Риге. Курляндский герцог любезно предоставил мне одну из своих карет, чтобы я мог доехать до этого города. Перед отъездом он спросил меня, что мне будет приятнее получить в подарок: украшение с драгоценностями или его стоимость наличными. Я выбрал последнее, и это составило четыреста талеров.
В Риге герцог Карл принял меня с величайшей предупредительностью и открыл свой стол и кошелёк. О квартире речи не было, ибо он сам довольствовался весьма тесными апартаментами, но зато устроил меня в отменно удобном месте. В первый же раз, обедая у герцога, я встретил Кампиони, балетмейстера, о котором читатель несомненно помнит. В отношении ума и манер этот человек был много выше своего положения. Остальное общество составляли: некий барон Сент-Элен, уроженец Савойи, игрок и развратник; его жена, перезрелая красавица; адъютант и юная нимфа двадцати лет, сидевшая всегда по левую руку от герцога. Эту даму не покидало грустное и меланхолическое настроение, она ничего не ела и пила только воду. По сделанному мне Кампиони знаку, я понял, что это любовница герцога. После обеда Кампиони привёл меня к себе домой и представил своему семейству: со времени нашей последней встречи он снова женился. Его супруга-англичанка оказалась весьма недурна собой, но совершенно затмевалась его дочерью, свежим бутончиком тринадцати лет, коей можно было дать и все восемнадцать. Мы отправились вместе с дамами на променад, и Кампиони рассказал мне:
— Я живу с этой женщиной уже десять лет, а Бетти, которая вам так понравилась, совсем не моя дочь.
— Что же сделалось с детьми вашей первой супруги?
— Они занимаются тем же, чем и я — танцуют. Правда, в моём возрасте это становится уже смешным.
— Мне казалось, здесь нет театра.
— Я открыл школу танцев.
— И этого хватает на жизнь?
— Я играю у герцога, и чаще всего мне везёт. Но положение у меня ужасное — в Петербурге вместо платы за квартиру я был вынужден написать вексель, который не в состоянии оплатить. Кредитор мой не знает покоя, и не сегодня-завтра я могу оказаться за решёткой. Речь идёт о шестистах рублях, а это совсем не пустяк.
— Как же вы расплатитесь?
— Что поделаешь! Наступают холода, и я сбегу в Польшу. Барон Сент-Элен, которого вы видели у герцога, также собирается дать тягу. Вот уже три года, как он проповедует своим кредиторам терпение, и они по горло сыты этим. Нам очень помогает герцог, его дом — единственное место в городе, где можно играть, не опасаясь скандала. Однако, несмотря на любезный приём, денег от него ждать не приходится, он сам весь в долгах. Любовница стоит ему уйму денег и приносит одни огорчения. Она уже два года недовольна, потому что он не женится на ней. Герцог и сам хочет разрешить это дело и предлагает ей в мужья лейтенанта, но дама не согласна меньше, чем на капитана, а всем здешним капитанам достаёт и одной жены.
Я посочувствовал несчастному Кампиони, но это было всё, что я мог сделать для него. Английский банкир Коллинз, с которым я вёл кое-какие дела, рассказал, что барон Штенау по прибытии в Лондон был схвачен и повешен за изготовление фальшивых векселей. Через месяц после нашего разговора Кампиони скрылся, не простившись со своими заимодавцами. На другой день за ним последовал и барон Сент-Элен. Добряк Коллинз, которому он был должен тысячу рублей и которого называл своим другом, показывал мне прощальное письмо этой личности, в коем говорилось, что как честный человек он ничего не берёт с собой, даже долги.
Я выехал из Риги 15 декабря и направился в Санкт-Петербург, куда прибыл через шестьдесят часов. Расстояние между этими двумя городами почти такое же, как между Парижем и Лионом. Я позволил ехать на запятках своей кареты одному бедному французскому слуге, который безвозмездно служил мне всё время путешествия. Три месяца спустя я был немало удивлён, видя его сидящим рядом со мной за столом у графа Чернышёва: он сказал, что состоит теперь гувернёром графского наследника. Но не будем забегать вперёд. В отношении Петербурга я могу рассказать многое, значительно более интересное, чем виденные там мною лакеи в должностях не только княжеских гувернёров, но и повыше.
Санкт-Петербург поразил меня своим необычным видом: казалось, будто в европейский город переселены колонии дикарей. Улицы здесь длинные и широкие, площади поражают величиной, дома просторны. Всё это ново и грязно. Как известно, сия столица была импровизацией царя Петра Великого, и её архитекторы с успехом создали подражание европейскому городу. Тем не менее, там всегда чувствуется близость пустынных льдов севера. Нева, сонные воды которой омывают стены множества строящихся дворцов и незавершённых храмов, похожа скорее на озеро, чем на реку. Я нанял в гостинице две комнаты с окнами на главную набережную. Хозяин оказался недавно приехавшим из Штутгарта немцем. Лёгкость, с которой ему удавалось объясняться среди всех этих русских, могла бы показаться удивительной, если бы я заранее, не знал, сколь распространён здесь немецкий язык. Местным же диалектом пользуется только простой народ. Хозяин, видя, что я не знаю, как провести вечер, рассказал, что при дворе назначен большой бал на шесть тысяч персон, имеющий продолжиться шестьдесят часов. Я приобрёл предложенный мне билет и, нарядившись в домино, направился к императорскому дворцу. Уже собралось всё общество, и везде танцевали. Повсюду стояли внушительные буфеты, ломившиеся от такого количества снеди, которое могло бы удовлетворить самые необузданные аппетиты. Зрелище было великолепное и поражало невиданной роскошью обстановки и костюмов. Вдруг до меня донеслись слова: “Посмотрите же на императрицу — она думает, будто никто не узнаёт её. Но Орлов следует за нею, как тень, и скоро все поймут, где она”.
Я последовал за указанным домино и убедился, что это и в самом деле Екатерина. То же говорили и все маски, делая, однако, вид, будто не узнают её. Она ходила взад и вперёд посреди огромной толпы, то и дело подталкиваемая со всех сторон, что, по всей видимости, не вызывало у неё неудовольствия. Иногда она усаживалась позади какой-нибудь непринуждённо беседовавшей группы, рискуя при этом услышать слишком откровенные мнения о самой себе. Но, с другой стороны, было небезынтересно узнать правду, то есть именно то, чего обычно лишены государи. На некотором расстоянии от императрицы я приметил маску колоссального роста и с плечами Геркулеса. Проходя мимо, каждый называл его: Орлов!
В одном из салонов, где исполняли контрдансы, моё внимание привлекла юная особа, окружённая многочисленными поклонниками. Все в этой группе изъяснялись по-французски, и, прислушавшись, я вскоре ещё больше проникся любопытством по причине слов и голоса прелестной незнакомки. Она употребляла в точности те же фразы, кои были изобретены мною и распространялись в некоторых парижских кружках. Должен сознаться в своей глупой наивности: видя эту молодую женщину, окружённую важными особами на императорском балу, я сразу же вообразил, будто маска скрывает лицо прелестной герцогини из окружения Людовика XV, у которой возник каприз потанцевать на берегах Невы. С нетерпением ожидал я минуты, когда она соизволит показать себя. Наконец, по прошествии часа она сняла маску, чтобы отдышаться, и я узнал, но кого бы вы думали? Маленькую Барэ, чулочницу с улицы Св. Гонория: семь лет назад я был приглашён на её свадьбу в Отель-Эльбёф. Каким образом оказалась она в Санкт-Петербурге? Я благословлял сей счастливый случай, тем более, что прошедшее после того время нисколько не убавило её очарования. Всё та же ослепительная кожа, прелестные зубки, розовый рот и томные глаза. Это наводило меня на мысль о столь же соблазнительном состоянии сокровенных её прелестей. Я стремительно подошёл к ней, но она сразу же надела маску.
— Слишком поздно, прелестная Барэ, я узнал вас. Она повернулась ко мне спиной и хотела уйти, но я
