стихи

мы пели. мы песнями разговаривали.
соседи с других баррикад возмущались
внезапному, в ягодных брызгах, отчаянью.
отчаянью-счастью. дитя в бескозырке,
серебрянорукое и безъязыкое,
нам приносило воды из под крана
с осадком. сиреневым в желтую крапинку.
война танцевала на старой эстраде
под музыку африки. или австралии?? –
на помню по карте. красивое место,
растоптанное в земляничное месиво.
война улыбалась породисто-хищно
и все норовила до самого личного
добраться ладонью. валютная шлюха.
животных спасали снотворным и шлюпками,
летящими в воду поспешно и нервно.
войну забавляло все это, наверное.
седые матроны и сэры в крылатках
за наши рубахи упрямыми лапками
цеплялись. и мы невоспитанно, дико
от них откупались едой земляниковой.
мы верили в небо, в достоинство сосен,
в то, что непременно порушим отцовское,
в совокупленья, в каминные камни,
в возможность минуту схватить фотокамерой.
война нам кричала: вы – дети, вы – боги,
вы – то, что осталось от мертвых, не более...

и было так странно, что кто-то, испуганный
в забытой закусочной требовал пудинг.
1999/11/01

взросление

мы кричали. слова, будто слюни, сглатывая.
торопились закончиться, завершиться на вираже:
вот вам юбочка, еле отжитая, еле салатовая
с мятным пятныщком, выстиранным уже.

вот вам дряхлых религий застывшие гениталии:
тщетны поиски бога. стираются пальцы в кровь.
и кольцо обручальное, и крупные серьги янтарные
и вчерашняя карточка на метро –

все останется в памяти газовым сизым облаком,
чтобы проще, как птицам, нащупывать путь назад.
вот вам водка, вот вам полуголодный обморок,
вот рот, вот глаза.

мы лишались и ненависти, и гордости.
и все слушали, по-младенчески корча рот,
как над нами, подводным металлом бряцая в голосе,
хохотал повзрослевший Нерон.
1999/11/20

много синего

все было. безнадежней, чем в начале,
отчаянней. солдатски-голодна,
я лоб узорный стерегла ночами,
слезясь на спящий подо мною город, на

октябрь молодящийся, на стаи
ночной листвы... ресницы теребя,
все было. за плечами вырастало,
как крылья, ощущение тебя.

тогда казалось – жизнь тугой улиткой
чуть пискнет и замрет под языком.
ладошка, штык сжимая, стала липкой.
соседи наблюдали из окон –

как в зеркале, в лазурных пятнах гжели,
оранжевой луной обнажена
спала, обнявшись, пара отражений,
издалека похожая на нас.
1999/11/26