Андрей Степанович опять попытался дозвониться до Паши Кислова, который вел когда-то расследование истории с шишкарями. Но абонент по-прежнему был вне зоны приема. «Где он там лазит, черт возьми? – негодовал Сазонов. Кислов ему нужен был позарез. Только он один мог рассказать о том, что не попало в материалы уголовного дела. И дожидаться его возвращения из командировки было совсем неправильно. Это еще целых четыре дня. За это время, при удачном стечении обстоятельств, если бы все же удалось с его помощью нащупать эту точку соприкосновения Сукоткина с Мостовым, можно было продвинуться далеко вперед. В противном случае придется еще целых четыре дня блуждать в потемках.
«Сережа сказал, что в Ретиховке у Мостового похоронена жена? Но об этом в материалах дела не сказано ни слова. Значит, она к моменту суда еще была жива, хоть и по каким-то пока неизвестным причинам не присутствовала на заседании. Надо бы все о ней поподробнее узнать. Опять звонить Сереже? Нет. Гораздо логичнее еще раз самому съездить в поселок. И сделать это надо прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик».
Через час Сазонов с участковым стояли на поселковом кладбище.
– Но это же совсем другая женщина? – посмотрев на памятник, удивленно сказал он. – Выходит, он был женат вторично?
– На этот счет, Андрей Степанович, я, к сожалению, ничего сказать не могу, – повинился Сережа. – Но это и есть та самая наша поселковая фельдшерица Таня Осипова, которая вместе с дедом Крайновым спасла его тогда от бандитов. Где-то через полгода после суда, точнее не скажу, надо в сельсовете выяснять, они и зарегистрировали здесь у нас свой брак.
– Понятно… И дальше они так и проживали в селе, никуда не выезжая?
– Да нет. Где-то почти что сразу после свадьбы они вместе с дедом из Ретиховки уехали. По слухам, обосновались где-то за «колючкой». Два года почти там жили. Дом построили. Все как положено. Вот там-то она и умерла. Что там точно случилось – я вам тоже не скажу. История какая-то довольно мутная. Может, даже и не своей смертью? Вроде ее какой-то дрянью отравили. Кто, за что – непонятно. В поселке всякое болтали. Но это же – бабы. Их же хлебом не корми, а дай чего-нибудь приврать да сочинить. Ну, а после похорон Андрей с дедом опять в поселок вернулись. Так в старой крайновской хате и живут до сего дня.
«Значит, можно предположить, – думал Андрей Степанович, возвращаясь в город, – что на этой истории с шишкарями его злоключения отнюдь не закончились? Что-то было еще и потом, позже? И если действительно к ее смерти приложил руку Сукоткин, то чем тебе не повод для обдуманной жестокой мести?»
Не гнал. Ехал неторопливо. Стрелка спидометра плавно покачивалась у отметки «90».
Никогда не нарушал свое святое правило: «Сел за руль – забыл о спешке». Потому и тянуло помимо воли к не слишком радостным размышлениям, застрявшим, как заноза в голове.
Быстро! Слишком быстро пролетела жизнь… Да – пролетела. Чего уж там юлить? Хочешь не хочешь, а должно в этом признаваться.
Школа. Полгода – грузчик, резчик жести на заводе. Армия. Учебка. Службы в войсках ПВО – на Дальнем Востоке. И в мыслях не было, когда с дембельским дипломатом – шик модерн – в приобретенных путем хитроумного обмена гэдээровских наклейках! – с поющей радостью в груди выходил за ворота части, что когда-нибудь доведется вернуться сюда обратно. Почти сюда же – почти на самый краешек Земли…
Львов… Четыре самых светлых, самых лучших в жизни года в юридическом. И первая серьезная любовь. И первая дикая – некрасивая и глупая ссора. И расставанье – на разрыв аорты…
Распределение. Приморье – Спасск-Дальний.
И первое дело – как будто вчера.
Зверское преступление. Тогда еще – мороз по коже!
Убит и изнасилован ребенок! Двенадцатилетняя девочка! Квартира, где это произошло, умышленно сожжена дотла. Следов – никаких. Тонкая-тонкая ниточка.
Работали с напарником, таким же зеленым следаком Серегой Агутиным (пришел в прокуратуру на год раньше), круглосуточно. Уже в каком-то сомнамбулическом тупом ожесточении. И размотали! Все-таки нашли подонков. А потом – как обухом по темечку!
Один из адвокатов не явился на судебное заседание к моменту предъявления обвинения. Забыл? Не захотел? А черт его знает! Никаких противоречий в деле не было, однако судья посчитал, что нарушено право на защиту. Было обидно до соплей, ведь уродам этим, естественно, глубоко наплевать было на то, сколько их гнилых защитников присутствует в зале.
Но все обиды вовремя отбросили, пустили побоку. И снова впряглись. И довели до победного. Добились того, что оба подонка все-таки получили по заслугам.
Прошло еще немного времени, и осознал, ощутил себя доподлинно человеком системы. Грозной и сокрушающей, способной запросто, легко перемолоть любого… И это уже было покруче пистолета под мышкой. Намного, на порядки круче!
Трудно, очень трудно удержаться от соблазна расправиться с любым тебе лично не симпатичным типом. Пусть только вздумает по дури вскипишнуть. Копнуть поглубже никогда не поздно. А если нужно, то и с помощью старших коллег легко и просто натравить на неугодного ментов, налоговиков, пожарную инспекцию, СЭС. Да мало ли кого! Любого – из системы.
Очень трудно не играть по-крупному в преферанс[42]!
И как трудно, чертовски трудно при всем этом не забыть, ради чего и ради кого, в конце концов, работаешь! Не превратиться в обыкновенного злобного цепного пса.
Женитьба. Четыре года в браке. Опять четыре, как и в вузе, но только теперь уже – форменный кошмар! Дрязги, дрязги, дрязги. Ссоры – без конца. Потому, что «не хватает». Потому, что «мало берешь». И не только. Уже из-за каждой мелочи, по любому поводу, по пустякам. С непреходящим сталистым привкусом во рту.
Развод – как полное облегчение. Как настоящая награда за долготерпение.
Учился настойчиво и ежедневно. Усиленно и безо всякого апломба перенимал опыт у старших товарищей. Вырабатывал в себе умение нестандартно мыслить, точно сопоставлять разрозненные неоднородные факты, выдвигать неожиданные версии, разрабатывать надежные многоходовые комбинации, с математической точностью предсказывать дальнейшее поведение всех проходящих по делу фигурантов. И много, очень много чего другого, необходимого каждому следаку, как хлеб.
Пять лет на должности – почти без всяких заковырок. И больше ни одного возвращенного дела! Ни одного оправдательного приговора! Один раз даже рекорд своеобразный – умудрился предъявить обвинение сразу по двадцати трем статьям Уголовного кодекса! Со всеми коллегами – ровные, нормальные взаимоотношения. Уже, казалось, в доску свой.
Это дело трещало по швам и сыпалось. Но извернулся, исхитрился его по кускам собрать и сшить… Но одним из заказчиков двойного убийства оказался один из местных воротил с очень обширными и серьезными связями.
Предупредили дурака и изнутри, и извне – не суйся. Не шали. Закрой глаза и шустро выведи человека из категории. Но на этот раз как будто бы шлея под хвост попала! В башке замутило! Закусил, идиот, удила! Вынес постановление об аресте, как и учили, как обычно в этих случаях, основываясь на косвенных уликах. Упек фигуранта в ИВС. Через верхнюю губу, распираемый диким самомнением, разъяснил ему его права и даже, проявив любезность (знай, мол, наших!), позвонил его сыну, передав пожелание отца иметь в адвокатах конкретное лицо. Что тому причиной было? Помутнение в мозгах? Или то обстоятельство, что грозный прокурор в тот момент в отъезде был и за него оставался простой и покладистый важняк Иван Спиридоныч? Да какая разница?!
И ушлый маститый адвокат уже через час пригребся в изолятор. А через пару часиков подал жалобу на имя прокурора, в которой значилось, что наглый и нахрапистый следак Андрей Сазонов «грубо нарушил закон, путем угроз (шприцом «со СПИДом») склоняя подследственного к даче заведомо ложных показаний».
Последствия не замедлили сказаться. Тут же принялись с подачи Ивана Спиридоныча, вдруг растерявшего всю свою отеческую снисходительность, дотошно вычитывать и выписывать.
