мамы за спиной. Вообще, ежели у тебя температура, и ты не поехал в школу, будь добр, сиди дома, желательно, в постели. Ладно, покатается, вернется и тогда она ему задаст. Анат приступила к мытью темно-коричневых линолеумных полов. Вскоре она закрутилась, замоталась и опомнилась лишь часа через полтора, когда по всем расчетам Хаггай уже должен был вернуться. Но он не вернулся.
Из школы – а она находилась в другом поселении – возвратились Даниэль с Рафаэлем. Хана, дочь соседки, привела из садика маленькую Эстер, которую забрала, когда ходила за своим братом. Хаггая не было.
Солнце уже перебралось через небесный перевал и начало свой путь вниз, в расположенную к западу от Канфей-Шомрона долину, которая каждый вечер по-крокодильи проглатывала его красный, оранжевый или бордовый диск, предварительно разжевав его черными челюстями скал.
Анат забеспокоилась. Она отправила девятилетнего Даниэля и восьмилетнего Рафаэля по домам друзей Хаггая – может, мальчик заглянул к кому-то из них и засиделся. Братья вернулись довольно быстро и сообщили, что у Тувии Лифшица и Эльяшива Маймона Хаггая нет, а Беери Бен-Цви и Матанеля Гадора самих нет дома. Беери еще не вернулся из школы, а Матанель вернулся, но уже успел куда-то уплестись.
Может быть, Хаггай где-то вместе с Матанелем?
– Дани, – сказала Анат, – беги в колель{Ешива для женатых.} к отцу и скажи, что Хаггай пропал.
Вот и произнесено это страшное слово.
– Скажи, что Хаггай пропал. Пусть отец бежит в секретариат. Я его там жду. Рафи, ты останешься с Эстер. Пожалуйста, не оставляй ее одну. Ты меня слышишь? Хватит играть с мячиком! В прошлый раз, когда я тебя с ней оставляла, она залезла на табурет и стала шарить по верхней крышке буфета, еще немного, и схватила бы ножницы!
Говорила, а сама думала: «Хаггай! Хаггай! Хаггай! Г-споди, помоги!»
– Так во сколько, во сколько, говоришь, он уехал? – спросил секретарь поселения Натан Изак, выслушав сбивчивый рассказ Анат, и подпрыгнул от волнения.
– Да не знаю я! – пытаясь сдержать слезы, застонала Анат. – Тесто замесила в двенадцать, а спохватилась, что его нет, в два.
– Гм... Сейчас уже десять минут шестого. – Натан помрачнел. – Даже если бы он уехал за пять минут до того, как ты заметила его отсутствие, уже должен бы вернуться.
Дверь эшкубита, в котором располагался секретариат поселения, распахнулась, и в комнату влетел Цион, отец Хаггая.
– В полицию звонили? – выкрикнул он.
– Сейчас позвоню, – тихо ответил Натан. – Что полиция? Приедет один коп – что он сможет сделать? Надо организовывать собственную команду и отправляться на поиски.
– Одно другому не мешает.
– Цион! Мне Анат ровно три минуты назад все рассказала. Что я мог успеть за это время? Вот тебе аппарат – звони, звони! А я буду организовывать поисковую команду. Анат, оставайся при муже на случай, если потребуется сообщить полиции какие-то детали.
Натан почувствовал, что его голос как-то не по-командному задрожал, подпрыгнул и, не закончив фразу, выбежал из секретариата.
Сначала – в колель!
Старый ешивский барак был недавно покрашен снаружи, да так умело, что окна его, во-первых, оказались заляпаны краской, во-вторых, перестали открываться. За столами, разбившись на пары – хевруты – сидели разновозрастные студенты и хором спорили. Кто-то давил басом, кто-то срывался на фальцет. Натан между рядами письменных столов прошел к арон акодеш, развернулся и громко сказал:
– Хевре!
Сорок пар глаз устремились к нему. Наступила тишина, словно выключился приемник, перед тем тщетно пытавшийся в хаосе шумов выявить какую-то определенную волну.
– Хевре! Пропал Хаггай Раппопорт! Ушел из дому между двенадцатью и двумя часами дня и не вернулся.
Начался такой шум, что казалось, включили не один приемник, а все сорок, причем каждый был настроен на свою собственную отдельную волну. Разобрать что-нибудь в этой какофонии было невозможно и, главное, не нужно. Все, что требовалось от мужчин, живущих в поселении, и тех, что приехали на учебу, – это немедленно отправиться на поиски. Но куда?
Десятерых человек во главе с Моти Финкельштейном Натан отправил с фонарями на хребет, откуда Хаггай начал свое путешествие. Они должны были облазить ту часть гребня, которая так или иначе нависала над поселением. Пятерых велосипедистов он пустил по всем возможным велосипедным трекам в радиусе пяти-шести километров. Неровен час, парень заехал куда-нибудь, свалился с велосипеда, сломал (не дай Б-г!) ногу, и теперь не в силах двинуться. Сидит, а то и лежит где-нибудь на обочине и плачет. Может такое быть? Запросто!
Еще одна пятерка должна обыскать каждый кустик в самом поселении. Объявляя об этом, Натан чуть было не сказал: «каждый подвальчик, каждый чуланчик», но вовремя вспомнил, что в Канфей-Шомроне еще нет ни подвалов, ни чуланов.
Все же остальные должны были обшарить окрестности поселения, то есть большое лысое вади на севере, еще одно вади, поменьше, на юге, по краям его пещеры, а за ними – лес, который тянулся до самого гребня, и горку, отделявшую поселение от плоскокрышей арабской деревни.
Стемнело. Элиэзер Лифшиц, старый друг Давида Изака, некогда в Кирьят-Арбе носивший кличку «Топор», был отцом того самого Тувии Лифшица, к которому побежал младший брат Хаггая Даниэль. Вместе с равом Хаимом Фельдманом, только что приехавшим из Иерусалима и немедленно включившимся в поиски, они охрипли, бродя по сосновому лесу на склоне хребта и крича «Хаггай! Хаггай!» Наконец, рав Хаим плюхнулся задом на густо обсыпанную сухой хвоей кочку, достал шестую за полтора часа поисков сигарету, щелкнул зажигалкой и затянулся. А Элиэзер, расставив ступни на ширину плеч, стал с обрыва шарить лучом фонаря по мелкому перелеску и белеющим во тьме огромным камням. Потом выключил фонарь и мрачно сказал:
– Любой на этом склоне, кто в состоянии слышать и отвечать, либо уже отозвался бы, либо по каким-то причинам сознательно не стал этого делать. Если Хаггай здесь, то он либо без сознания, либо у него не хватает сил ответить, либо он отвечать почему-то просто не желает.
– Либо! – сказал рав Хаим, глядя в упор на Элиэзера. Оба понимали, о чем идет речь. Оба понимали, что дальше искать не имеет смысла. И оба понимали, что выразить эту мысль вслух невозможно, кощунственно.
Рав Хаим щелчком сбил уголек с сигареты, пяткой, обутой в кед, окончательно загасил ее. Затем вновь поднял глаза. На фоне вынырнувшей из облаков луны Элиэзер выглядел настолько густо-черным силуэтом, что, пока он не пошевелился, рав Хаим не мог определить, стоит ли он лицом к нему, или, пока гасил окурок, успел повернуться спиной.
В этот момент рава Хаима осенило.
– Пойдем в пещеры! – сказал он.
Пойти в пещеры означало прекратить бесцельное и безнадежное мотание по лесу. А оттуда – либо домой, либо... там будет видно.
Они начали спускаться, скользя по сухой хвое и рискуя, поскользнувшись, удариться затылком о камни или, споткнувшись о корень, полететь вниз головой.
Войти в пещеру было бы нетрудно, если бы не колючки. Их заросли доставали до пояса, а кое-где и до груди. Через минуту после того, как рав Хаим с Элиэзером вошли в них, как в пруд, на телах их, прикрытых лишь брюками, рубашками и легкими свитерками, уже не было неисполосованного места. В общем, первая попытка проникнуть в пещеру закончилась категорическим фиаско незадачливых поисковиков.
– Рав Хаим, – воззвал Элиэзер, отирая кровь со щеки. – Но ведь если мы не смогли туда попасть, вряд ли Хаггай туда попал.
Рав Хаим ответил не сразу. Он повернулся спиною к Элиэзеру и, шаря перед собой лучом фонарика, начал рассматривать что-то по другую сторону от входа в пещеру. Потом, ничего не говоря, спокойно
