сдали нервы. Заливаясь слезами, она произнесла то, чего произносить не следовало, она опустилась до обета, до условия, которое, отчаявшись, поставила Небесам.
– Господи! – произнесла она. – Клянусь Тебе – если Эван останется жив, я пройду гиюр!
Поскольку слева «поисковики» с фонарями и «калашами» приближались быстрее, чем справа, Камаль, Юсеф и Эван свернули с проселочной дороги вправо и по камням начали спускаться на пролегающее внизу шоссе. На что они рассчитывали? Ведь даже если бы им удалось оторваться от преследователей и выскочить на ленту шоссе, оно было достаточно хорошо освещено, чтобы преследователи, отчаявшись догнать беглецов, перестреляли их на бегу. Эван мрачно усмехнулся, вспомнив старую остроту: «не убегай от снайпера – умрешь уставшим». В этот момент неуклюжий Юсеф, соскользнув с камня, шмякнулся об острые камни и выкрикнул что-то, что не знавший арабского Эван перевел как “fuck” или “shit”. Камаль помог Юсефу подняться, а Эван и рад бы помочь, но его мазузовские башибузуки били трудолюбивее, чем двоих других вместе взятых, так что ему бы самому кто помог.
Однако маневр оказался правильным. Им удалось оторваться от «мучеников» метров на пятьдесят, и теперь те тоже спускались, по-прежнему двумя параллельными группами, но сзади. Они что-то выкрикивали по-арабски, наверное, призывы или приказы остановиться. В полном отчаянии начали три наших калеки, сбежавшие из Мазузова зиндана, прыгать с камня на камень, как горные козлы, причем камни «дышали» и улетали вниз сразу же, едва их касались ступни наших героев. Но герои, словно в невесомости, успевали от них оттолкнуться и перескочить на следующий камень, который через мгновение летел вслед за своим собратом. Долго подобное нарушение законов физики продолжаться не могло. Любой очередной камень имел все шансы оказаться последним.
Но тут беглецы оказались на обрывчике высотою метра полтора. Оставалось спрыгнуть на асфальтовое полотно и...
Все трое застыли в ужасе. Внизу, за шоссе, там, где белели каменные глыбы и чернели кусты и одинокие оливы, на десятки метров в обе стороны растянулась и неумолимо приближалась цепочка огоньков. Третья поисковая группа с фонарями в руках шла навстречу преследуемым. Они были окружены.
– Слушай, Израиль! Г-сподь наш Б-г! Г-сподь един! – шептал Эван слова, которые еврей произносит, когда никаких других слов не остается.
Он и Камаль с Юсефом стояли на шоссе, на самой обочине, пока что недосягаемые ни для тех, кто спускался к ним сверху, ни для тех, кто поднимался к ним снизу, и гадали – кто первый настигнет их, чтобы убить на месте или вернуть в кошмарный зиндан, где их обрекут на новые муки, а затем все равно убьют. Откуда придет быстрая ли, медленная ли смерть – сверху или снизу. Она пришла отовсюду одновременно – в ту секунду, когда крики зазвучали над головой, огоньки фонарей заплясали на противоположной стороне шоссе. Пришла, но не дошла, потому что неожиданно и для беглецов и – к счастью! – для преследователей из-за поворота вывернулся невесть откуда взявшийся автомобиль. С желтыми номерами! В четыре часа ночи в самой глуши арабской Автономии, за десятки километров (а в Израиле более крупной масштабной единицы не существует) от ближайшего еврейского населенного пункта, если не считать военную базу, но ее обитатели по ночам вокруг Эль-Фандакумие не разъезжают!
Все застыли в изумлении, но больше всех был потрясен Эван. Не только из-за желтого номера. Он узнал этот красный «фиатик», который даже не очень блестел в лучах фонарей потому, что Наташа несколько дней назад попала в нем под грязевой дождь.
– Эван! Скорее! Сюда! – выкрикнула Вика по-русски, распахивая переднюю дверцу.
«Так вот как выглядит воскресение из мертвых!» – пронеслось в мозгу Эвана, когда он буквально ввалился в машину, и не понятно, к чему эта фраза больше относилась – к нему самому, за спиной которого в пустоте лязгнули челюсти смерти, или к их любви, которую их дурацкая ссора так обвально похоронила. И вообще, когда еврей встречает кого-то, кого он давно не видел, он произносит: «Благословен Ты, Г-споди, Царь Вселенной, воскрешающий мертвых». А Вика с Эваном не встречались в прямом смысле – вечность.
Отгремели автоматные очереди, которыми слишком поздно опомнившиеся «Мученики» проводили красный фиат, посланный или управляемый Шайтаном, вырвавшим прямо у них из рук вожделенную добычу. В эти очереди террористы вложили всю свою ярость, все свое отчаяние. А еще страх звучал в них – страх, что, когда бесстрашный саид Шихаби узнает о позорном провале столь простой операции по задержанию, никому из них мало не покажется. И только одного не было – точного прицела и твердого решения любой ценой остановить беглецов. Поэтому дело ограничилось разлетевшимся вдребезги задним стеклом и передним, пробитым в нескольких местах, когда, аккуратно пролетев между набившимися в машину пассажирами, пули упорхнули в неизвестном направлении. Не успели наши герои и километра отъехать, как Вика резко нажала на стоп, и они с Эваном, не обращая внимания на застывших на заднем сиденье арабов, начали интенсивно и самозабвенно целоваться. Сзади, хотя и довольно далеко, послышался рев мотора. Молодые оторвались друг от друга, Вика нажала на газ, а толстый Юсеф вскочил на ноги, насколько это позволял салон «фиата», вцепился крючковатыми пальцами в спинку Викиного сиденья и заорал ей в самое ухо:
– Далеко мы от них все равно не уйдем! Надо гнать в Канфей-Шомрон, на военную базу! Вон там, за мостом, сворачивай направо!
Действительно, метров через четыреста по обе стороны неожиданно сузившегося шоссе в свете фар, луны и далеких фонарей засверкали вертикальные планки металлического барьера. Беглецы выехали на мостик, переброшенный через овраг, который въелся в край ущелья и подгрызал снизу автомобильную дорогу.
– Вот здесь!
Вика послушно крутанула руль направо, и машина стремительно понеслась по шоссе, сверкающему в лучах луны – видимо, недавно здесь прошел слабый дождик. Начался крутой подъем туда, где между соснами и оливами издалека светились фонари и окна военной базы.
–Прямо дуй! Они не успеют нас догнать!
И действительно, рева мотора сзади не было слышно. Должно быть, увидев, что проклятый «фиат» мчится в сторону базы, Мазузовы орлы мысленно согласились с Юсефом и прекратили преследование.
Дорога, вскарабкавшись на косогор, плавно пошла меж двух черных (луна куда-то смылась с неба) стен леса и, сделав петлю, вывела прямо к бетонным кубам, за которыми часовые, охранявшие ворота, срочно заняли боевые позиции, сняв спусковые крючки автоматов с предохранителей. Фиат остановился.
– Вылезайте, – сказала Вика пассажирам.
– А ты? – не оборачиваясь, спросил Эван, выскакивая из машины, и, увидев направленные на него дула «эм-шестнадцать», закричал:
– Эй, не стреляйте! Мы сбежали от Мазуза Шихаби!
– А я скоро вернусь! – крикнула Вика, когда и Юсеф с Камалем покинули салон ее машины, и, резко развернувшись на площадке перед воротами, нажала на газ.
Рав Хаим не заметил, как уснул. А приснился ему Натан. «Хаим! – говорил он. – Хватит спорить с тенью собственного отца. Верни нам Канфей-Шомрон! Верни нам Канфей-Шомрон! Верни нам Канфей-Шомрон!»Рав Фельдман сел и огляделся. Он был в ужасе. Он чувствовал, что с Натаном что-то случилось. Из прямоугольника, когда-то служившего дверным проемом, выскочили Амихай и Реувен, подскочили к нему и, нагнувшись, горячо зашептали: – Рав Хаим! Рав Хаим! Беда! Арабы!
И деревья, как призраки белые,
Высыпают толпой на дорогу,
Только знаки прощальные делая,
Белой ночи, видавшей так много.
Когда-то, в пору нежного пятнадцатилетия, Вика обожала стихи, от Пастернака просто млела. Сейчас они – в одном из ящичков ее души, порой она открывает ящичек и достает их. А тут – сам распахнулся. Много, много видела эта ночь, белая от луны. И не знает Вика, что суждено этой ночи увидеть еще больше, что не одному незримому чуду суждено еще этой ночью случиться. А пока – все как в этих строчках. За окном машины очарованные чащи, в глубине которых восторг и сумятицу пробуждают голоса ночных птиц. Обласканные луною белые деревья выбегают на дорогу, машут листиками под налетом ветра.
И вдруг за считанные мгновения все изменилось. Луна растворилась в туче, и на дорогу внезапно опрокинулся короткий, но тяжелый дождь. А вслед за тем вновь воссияла луна.
