только на свое мужество?»
Такова была спутанная нить мыслей, которая захватила Фероха целиком, вела его за собой, так что он не замечал уже, что вокруг него происходит.
В те годы тегеранские улицы еще не освещались электричеством. Но, по счастью, в эту ночь прохожему не приходилось опасаться, что он свалится в канаву или в уличную яму, так как в просторах неба светил полноликий месяц.
Ферох добрался уже до своего дома близ Дервазэ-Доулет, но он был так расстроен, что ему не хотелось войти в дом. Прогулка при луне и дивный воздух казались ему нужнее сна. И он, даже не взглянув на ворота своего дома, прошел мимо, оставил за собой Дервазэ-Доулет, вошел в Хиабан Сепехсалара, миновал его и направился дальше, к Дервазэ-Шимран.
Иногда он останавливался. Можно было подумать, что он нашел уже какой-то выход. Он бросался вперед, точно показывая, с какой энергией он возьмется за исполнение этого плана. Но вдруг опять останавливался как вкопанный, точно перед ним встало непреодолимое препятствие, и смотрел в небо, как будто искал помощи и хотел там, в бесконечном эфире, почерпнуть силу, чтоб отыскать какой-нибудь новый путь.
Если бы кто-нибудь увидел Фероха в таком состоянии на этом пустынном хиабане, то подумал бы, что столкнулся с полоумным, которому удалось в эту ночь сбросить свои цепи и ошейник и который вместо того, чтобы наброситься на окружающих, пришел сюда спорить с бездушной судьбой и природой. Ничего другого нельзя было бы сказать, глядя на Фероха, который то едва передвигал ноги, то вдруг выпрямляясь, поднимал кулак, точно грозил кому-то, там в пространстве.
Так прошло часа полтора. Незаметно очутился он на Хиабане Атеш-Кедэ, как вдруг его привел в себя какой-то крик.
Ферох прислушался. В ста шагах от него женский голос кричал:
— Сюда, сюда! Идите сюда! Человека убивают. Ажан! Ажан!
Потом голос стал ослабевать. Все еще долетали те же самые слова, но их уже трудно было разобрать.
Не спросив себя даже, что там происходит, кто кричит, не подумав, что это за квартал и что за люди в нем живут, сознавая лишь, что кто-то просит о помощи, что кому-то угрожает опасность, может быть, смерть и что надо попытаться его спасти, Ферох кинулся бежать на помощь и через три минуты, очутился перед синими воротами. Толкнув ворота, — Нахид-ханум, впуская Хасан-Ризэ, со страху забыла запереть их на замок, — он вошел во двор.
Посреди двора стояла трясущаяся от страха женщина и кричала во весь голос. Увидев Фероха, она указала ему рукой на комнату, где была кровать (Нахид-ханум думала, что это ажан):
— Там! Там!
Ферох влетел в комнату. Это было как раз в тот момент, когда Хасан-Ризэ приставил ко лбу Сиавуша револьвер. Не раздумывая ни минуты, Ферох подскочил к Хасану и сильно ударил по руке. Рука Хасана дернулась, и пуля вместо того, чтоб угодить в голову Сиавуша, пролетела под кроватью и засела в стене.
Хасан-Ризэ обернулся посмотреть, кто это осмелился на него напасть, и уже собирался наказать хорошенько этого нахала, но Ферох изо всей силы ударил его кулаком по голове, Хасан, выпустив из рук револьвер, повалился на пол.
Сиавуш поднялся. Он уже не был пьян: страх смерти отрезвил его. При свете луны, заливавшей комнату, он, Сиавуш, увидел перед собой того самого молодого человека, с которым встретился два часа тому назад.
Стоя на коленях, он сказал:
— Вы... вы спасли меня. Я никогда этого не забуду. Меня зовут Сиавуш. С этой минуты я буду всегда готов исполнить все, что бы вы мне ни приказали.
Ферох ответил:
— Ну, сейчас не время для таких разговоров. Вставайте и уходите отсюда как можно скорей, а то еще придет постовой ажан и вас заберет. Правда, вы тут не особенно виноваты, но в этой стране как раз невиновных-то и осуждают.
Сиавуш хотел уже привести этот совет Фероха в исполнение, но не смог: он был ранен. Из раны шла кровь, и Сиавуш вдруг потерял сознание.
Ферох не знал, что делать. В это время в одном нижнем белье вошел Мохаммед-Таги.
— Что тут такое случилось?
Чтобы не тратить времени, Ферох сказал:
— Как можно скорей забирай своего барина и исчезай.. Твой барин ранен.
Через пять минут Мохаммед-Таги, взвалив на себя бесчувственного Сиавуша, сбежал по ступеням во двор и, не обращая внимания на лежавшую посреди двора Нахид, вышел за ворота.
Удостоверившись, что он ушел, Ферох тоже хотел идти и уже направился к дверям, чтобы поскорее выбраться из этого страшного дома, как вдруг до его слуха долетел жалобный стон, Ферох обернулся. Он думал, что стонет казак. Но, осмотрев казака, он увидел, что тот лежит без сознания.
«Должно быть, воображение... Померещилось мне, — подумал Ферох. — Никакого стона не было».
Но стон раздался вновь.
Кто-то громко сказал:
— Спасите меня! Спасите!
И Ферох увидел вдруг какую-то белую фигуру, наполовину скрывавшуюся под кроватью. Он подошел. Это была женщина, на бедре которой проступала кровь.
Перед ним было красивое женское лицо. Полуоткрытые глаза, не отрываясь, смотрели на него.
— Спасите меня, ага. Возьмите отсюда меня, — говорила женщина.
Через полминуты Ферох уже принял решение. Чутьем он понял, что этой женщине действительно нужно бежать из этого дома.
Он быстро нагнулся, поднял ее, перекинул через плечо и выбежал за дверь. Боясь, что на пути его увидит какой-нибудь ажан и потащит в комиссариат, он пошел не прямо по хиабану, а переулками.
Иногда, утомившись, он останавливался передохнуть и опускал Эфет на землю. И снова двигался дальше. От испуга и от потери крови, текшей из раны, Эфет была бледна. Прелестные ароматные волосы ее рассыпались по плечам. Глаза ее были закрыты. Она была необычайно красива и привлекательна.
Но разве Ферох думал об этом? Он видел в ней только несчастное существо, которое надо спасти, унести далеко от грязного дома, куда его завлекли какие-то ведьмы.
Разве мог Ферох поцеловать ее и уничтожить этим красоту поступка? Нет, он был далек от этого, так как любил только Мэин, целиком владевшую его сердцем, Мэин, для которой он, если бы понадобилось, подобно Ферхаду, пробил бы гору...
Через четверть часа, не встретив, по счастью, не только полицейских, но и ни одного прохожего, Ферох уже стучался у своих ворот.
А в доме Нахид-ханум, после ухода Мохаммед-Таги с Сиавушем и Фероха с Эфет, дела обстояли следующим образом.
Сама Нахид, израсходовав весь запас своей энергии на то, чтобы закричать и созвать людей, как мы уже сказали, хлопнулась на землю и лежала без движения.
В уголке кухни спал Реза. Он, правда, слышал какие-то голоса, но ему было так уютно и тепло, что он предпочел думать, что это ему приснилось. Старушка же была настолько стара и глуха, что, если бы даже возле нее стреляли из пушек, она вряд ли поднялась бы до того момента, когда должен был наступить естественный конец ее сна.
Ахтер, лежавшая с Мохаммед-Таги, скоро заснула. Она слышала даже как будто выстрел, но решила, что это у соседей и опять заснула.
И только две другие женщины — Эшреф и Экдес — слышали все. Но они боялись вмешиваться.
Так как у них не было кавалеров, то они, раздевшись, болтали перед оном, делясь своими горестями и строя планы на будущее. Когда раздался стук в ворота, они вскочили и побежали к окну. И они видели сквозь стекла, как вошел казак, как он прошел в гостиную. Но Экдес и Эшреф давно уже привыкли к пьяным
