— Не знаю, как и начать... Я было сначала не хотел обращать внимания на это дело. Даже не слушал, когда мне сказали. Как говорится, в одно ухо впустил, а из другого выпустил. Думаю, не имеет значение. А теперь вижу: огромное значение имеет и чуть все наше будущее не уничтожило. Но, может быть, ханум не понимает в чем дело? В это время, взглянув в окно, он увидел на небе месяц, заливавший мир ярким сиянием.
— Фу, до чего я расстроился из-за этой девчонки. Пойдемте, ханум, пройдемтесь хоть по саду, смотрите, погода какая дивная. Там я вам все объясню.
И под руку они вышли на террасу, медленно спустились по ступеням и уселись на диване против того места ограды, где укрывались Мэин и Ферох.
— Ханум, — сказал Ф... эс-сальтанэ. — Дочь меня очень встревожила. Что делать? Как ее спасти?
Мелек-Тадж-ханум мягко заметила:
— Не понимаю, ага, что вас так беспокоит. Что вы имеете в виду? Я, слава богу, сколько ни смотрю на нашу дочь, не вижу ничего плохого. Жаловаться, кажется, не на что.
— Вот уж, можно сказать, попали пальцем в небо! Чего уж хуже! В своего двоюродного братца, Фероха, влюбилась. Собирается разрушить мой и свой дом.
Ханум сердито произнесла:
— Кто эта вам наговорил? Удивляюсь, как это люди могут лгать?
— Вы изволите ошибаться, ханум, — ответил Ф... эс-сальтанэ. — Ничего люди не лгут. Мэин сама мне сказала, что эта так. Причем тут люди?
Удивленная Мелек-Тадж-ханум переспросила:
— Что? Она сама сказала, что любит Фероха?
— Да, сама так и сказала.
Мелек-Тадж-ханум некоторое время молчала.
— Хорошо, — заговорила она наконец, — что же вы думаете по этому поводу?
Тогда супруг наклонился к ее уху и заговорил так тихо, точно боялся, что и здесь его кто-нибудь подслушает. Ферох и Мэин не могли уже расслышать, что он говорил.
— Ханум, дорогая... Разве я могу от вас что-нибудь скрыть? Положение мое в министерстве колеблется... Они только и думают, как бы от меня избавиться. Я должен серьезно подумать о своем будущем положении и работе. И я не вижу никаких возможностей, кроме того, чтобы постараться пройти в меджлис этого созыва. А вы понимаете, что депутатство без содействия шахзадэ К... тоже невозможно. И он мечтает взять Мэин для своего сына Сиавуш-Мирзы. Теперь вы понимаете, в чем тут дело? И я в конце концов не вижу другого выхода, кроме...
— Кроме чего? — спросила Мелек-Тадж-ханум.
— Да, надо, чтобы Мэин об этом больше не задумывалась.
— А как это сделать?
— Очень легко. Надо постараться отвлечь ее от любви.
Мелек-Тадж-ханум сказала:
— Иными словами, вы хотите сказать, что надо соединить ее с возлюбленным, подготовить их союз.
Ф... эс-сальтанэ громко рассмеялся.
Ну, нет... Наоборот! Если что надо подготовить, так это, чтобы их разделить, чтобы она его забыла.
Мелек-Тадж-ханум замолчала.
Потом она спросила:
— Хорошо. А в этом случае, по-вашему, что надо делать? Подумав несколько секунд, Ф... эс-сальтанэ поднял голову и шепнул что-то на ухо жене.
Она тихо спросила:
— Значит, и вы тоже приедете?
— Ну, об этом надо еще подумать, — ответил Ф... эс-сальтанэ. — Впрочем, я не думаю, чтобы мое присутствие было необходимо. Пока пойдемте, ханум. И прошу вас об этом деле, никому не говорить, и Мэин в том числе.
И они двинулись к дому.
Не успел еще заглохнуть шорох их шагов, как Ферох спросил:
— Мэин! Дорогая! Ты поняла, что они задумали?
— К сожалению, — отвечала Мэин, — я не слыхала ни того, что они говорили друг другу на ухо, ни того, что сказали сейчас.
Крепко сжав в своей руке ее руку, Ферох сказал:
— Милая! Я думаю, что нас ждет большое горе. Я убежден, что твои отец и мать составляют какой-то план, чтобы нас разлучить.
С безграничной любовью Мэин ответила:
— Любимый мой, не печалься без причины. Я тверда в своих обещаниях: обладать мной, кроме тебя, никто не будет.
Целуя ее руки, Ферох спросил:
И это верно, дорогая? Я могу верить твоим обещаниям? Ты моя, а я твой?
Нежели нужно еще повторять? В эту ночь я подтверждаю тебе свою клятву. Верь мне, милый, — я люблю тебя, я твоя, я считаю тебя своим мужем.
И Ферох, не зная больше сомнений, крепко обнял Мэин. Звук поцелуя раздался в тишине лунной ночи. Дыхание влюбленных слилось в одно. Ветер играл их спутанными кудрями.
Наконец Мэин сказала:
— Милый, ведь уже поздно. Меня могут хватиться... Жди меня послезавтра вечером в то же время.
Но Ферохом овладело такое волнение и тревога, что он не мог и подумать о том, что Мэин сейчас уйдет. Он без конца прижимал ее к груди, целовал ее лицо, волосы и тихо говорил:
— Мэин, побудь со мной. Не уходи! Смотри, как здесь хорошо. Я не знаю, что со мной, мне так грустно, я так несчастен. С нами случится что-то дурное... Побудь еще, дай насмотреться на тебя. Я не хочу, чтобы ты уходила, не хочу...
— Чего же ты беспокоишься без причины, — тихо успокаивала его Мэин. — Пусти меня. Ведь послезавтра я снова буду здесь. И, может быть, мне удастся узнать, о чем они говорили. Ну, пусти же, милый.
И тихо скользнула вниз по лестнице. Очутившись на земле, она повернулась к Фероху и рукой послала ему поцелуй.
Долго смотрел ей вслед Ферох, и, как только изгибы дорожки и ветви деревьев скрыли ее от глаз, его вновь охватило такое странное и непреодолимое волнение, что он едва не спрыгнул внутрь сада, чтобы побежать за ней и снова хоть один раз взглянуть в ее прекрасное лицо.
Он спрашивал себя:
«Что со мной? Что происходит у меня в мыслях? И отчего так бьется сердце? Ведь она поклялась, что не согласится иметь другого мужа, кроме меня. О чем же я тревожусь? Отца ее я так или иначе уговорю, чего же мне бояться?..»
Он бесшумно спрыгнул со стены и удалился, полный надежды, что скоро вновь увидит здесь любимую.
Глава седьмая
СОПЕРНИК
В тот же самый вечер в юго-западном квартале Тегерана, известном под названием Дервазэ-Казвин, то есть квартала Казвинских Ворот, в одной из комнат великолепного особняка оживленно беседовали два
