Кризисное обществоведение. Часть I

уносящих до двух третей населения. В этом смысле наш раскол не идет ни в какое сравнение с Реформацией. Не было и костров, на которых в Европе сожгли около миллиона «ведьм».

Не было варфоломеевских ночей, не было алхимии и масонства (если не считать мимолетных увлечений западнической элиты). Не было «огораживаний», превративших большинство населения в пролетариев и бродяг. Не было очистки целых континентов от местного населения. Не было работорговли, которая опустошила западную Африку. Не было опиумных войн, поставивших на грань вымирания Китай. Не было русского Наполеона, не было и русского фашизма — колоссального по мощности «припадка» Запада.

А ведь все это — конституирующие элементы становления современного Запада. Много чего не было в России, и совокупность всего этого настолько весома, что нежелание видеть принципиальных отличий от Запада трудно принять за искреннюю близорукость. Системное описание того, чего не было, еще предстоит, и это большая и важная работа. Здесь мы будем говорить о тех необходимых элементах, которые есть и на Западе, и в России, но устроены существенно по-разному.

Картина мира. В той мировоззренческой матрице, на которой собираются цивилизации, центральное место занимает «картина мира». Человек видит мир не как хаотический поток образов, этот поток упорядочен как система понятий и символов. Ту информацию, которая не предусмотрена этой системой, она не пропускает. Картина мира — это фильтр, который отбрасывает незначительное и выделяет важное.

Фундаментальные различия цивилизаций проявляются уже в том, как человек воспринимает пространство и время. Их восприятие относится не только к рациональной сфере, с ними тесно связано мироощущение. В западном обществе мир рационален — он десакрализован, лишен святости. Шопенгауэр сравнивал человечество с налетом плесени на одной из планет одного из бесчисленных миров Вселенной.

Эту мысль продолжил Ницше: «В каком-то заброшенном уголке Вселенной, изливающей сияние бесчисленных солнечных систем, существовало однажды небесное тело, на котором разумное животное изобрело познание. Это была самая напыщенная и самая лживая минута 'всемирной истории' — но только минута. Через несколько мгновений природа заморозила это небесное тело и разумные животные должны были погибнуть».

Механистическая картина мира дала новое представление о пространстве, новое понимание бесконечности. Снятие пространственных ограничений изменило мироощущение людей, породило убежденность в возможности неограниченной экспансии, столь важную для идеологии индустриализма. Человек был выведен за пределы этого мира и противопоставлен ему как исследователь и покоритель. По словам Н.А. Бердяева, «замкнутое небо мира средневекового и мира античного разомкнулось, и открылась бесконечность миров, в которой потерялся человек с его притязаниями быть центром вселенной».

В России видят мир как Космос, упорядоченное целое, с каждой частицей которого человек связан мириадами невидимых нитей, струн. Он не изолирован и не противопоставлен миру, а отвечает за него. Русский поэт-философ Державин так определил место человека в Космосе:

Частица целой я вселенной;
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества…
Я связь миров повсюду сущих;
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих;
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю
Умом громам повелеваю.

Это мироощущение устойчиво. У Вл. Соловьева человек — божий посредник между царством небесным и земным, между духовной и природной средой. П. Флоренский выразился так: «Человек есть сумма мира, сокращенный конспект его; Мир есть раскрытие Человека, проекция его». К.Э. Циолковский говорил, что Земля — колыбель человека, Космос — его дом. Здесь живо космическое чувство и ощущение святости мира, наличие в нем смысла. В России не атрофировался естественный религиозный орган, и мир не предстает как профанная действительность.

Это в равной степени справедливо по отношению к культуре и старой России, и советской, что признают и западные наблюдатели. Немецкий историк В. Шубарт в книге «Европа и душа Востока» (1938) писал: «Дефицит религиозности даже в религиозных системах — признак современной Европы. Религиозность в материалистической системе — признак советской России».

Немецкий богослов Р. Гвардини отмечает угасание религиозной восприимчивости в западном обществе. Он поясняет: «Под нею мы разумеем не веру в христианское Откровение или решимость вести сообразную ему жизнь, а непосредственный контакт с религиозным содержанием вещей, когда человека подхватывает тайное мировое течение, — способность, существовавшая во все времена и у всех народов. Но это означает, что человек нового времени не просто утрачивает веру в христианское Откровение; у него начинает атрофироваться естественный религиозный орган, и мир предстает ему как профанная действительность».

Разумеется, освоение в России навыков рационального научного мышления, массовое образование, модернизация хозяйства и быта вели к ослаблению традиционной религиозности и усилению скептицизма.

Но не было культурных и политических усилий, направленных на искоренение «естественного религиозного органа».36

Антропологическая модель. Главное различие между Западом и Россией как цивилизациями заключается в представлении о человеке (ответе на вопрос «Что есть человек?»).

Разумеется, модель всегда отличается от своего воплощения в реальной общественной практике — то в одну, то в другую сторону. Она задает принципиальные границы для форм бытия в той или иной цивилизации, определяет вектор устремлений к тому или иному образу благой жизни. А в конкретной исторической ситуации государство и общество постоянно вводят корректирующие поправки.

Западное общество создало свою антропологическую модель, которая включает в себя несколько мифов. Вначале, в эпоху Научной революции и триумфа ньютоновской картины мира, эта модель базировалась на метафоре механического атома. Так возникла концепция индивида, развитая философами и учеными.37 Затем был длительный период биологизации (социал-дарвинизма, затем генетики), когда люди представлялись животными, борющимися за существование, причем механизмом естественного отбора была конкуренция.

В кальвинизме, который дал религиозное оправдание рыночной экономике, люди изначально разделены на избранных и отверженных. Людей соединяет не любовь и сострадание, а ненависть и стыд. Вебер поясняет, что дарованная избранным милость требовала от них «не снисходительности к грешнику и готовности помочь ближнему…, а ненависти и презрения к нему как к врагу Господню».

У Гоббса «равными являются те, кто в состоянии нанести друг другу одинаковый ущерб во взаимной борьбе». Равенство людей-«атомов» предполагает здесь как идеал нелюбовь и солидарность, а непрерывную войну: «хотя блага этой жизни могут быть увеличены благодаря взаимной помощи, они достигаются гораздо успешнее подавляя других, чем объединяясь с ними».

В России четкой модели выработано не было, а складывалось принимающее разные формы