получать с мельниц Восточного порта и втридорога продавать своим новым западноберлинским клиентам. Восток — Запад, Запад— Восток. У многих предпринимателей, в том числе у мелких, прямо голова шла кругом когда им предоставлялась возможность обогатиться за счет благословенного обменного курса. Мне не оставалось ничего другого, как восхищаться их так называемой здоровой деловой сметкой, потому что в течение этого бесконечного трепа у меня перед глазами все время маячил гаечный ключ, а в мысли о том, что они могут причесать меня этим ключом, не было ничего привлекательного. Однако я твердо стоял па своем: мол, я всего-навсего охотник за цветными металлами, они были в цейтноте, и в конце концов мы договорились, что я помогу им носить мешки, а плата — «половина западными марками, половина восточными».
Я затоптал ногой окурок и поплевал на руки. После того как все мешки были перегружены с ветхих машин с восточноберлинскими номерами на разукрашенные рекламными лозунгами грузовые «мерседесы», дошла очередь до месильной машины. Впятером мы погрузили и ее. Когда над кузовом был закреплен брезент, главарь сказал длинному:
— Отваливайте, с остальным я управлюсь сам.
Я забрался в кабину к длинному. Первым делом он включил радио. Бербель Вакхольц распевала под аккомпанемент трубы Хайнца Игельса.
— Восточное дерьмо! — проговорил длинный. — И что хорошего находит в этом наш шеф?
Он отыскал другую радиостанцию. Булли Булан стенал о своей тоске по Курфюрстендам. Длинный дал газ и засмеялся:
— Тоже дерьмо! Я тоскую только по деньгам. Закуришь?
Мне пришлось выкурить еще одну сигарету. По другую
сторону живодерни дорога, посыпанная щебенкой, шла прямо — так, как было обозначено на карте. Мы проехали совсем немного, когда длинный с облегчением плюнул в окно:
— Вот и все. Мы на той стороне.
Ничто не указывало на то, что мы пересекли границу. Лишь застройка постепенно становилась гуще. Но когда появился рекламный щит с изображением женщины в переднике, развешивавшей постельное белье, с которого сошел серый налет, и при этом счастливо улыбавшейся, я поверил, что мы на той стороне. Муку мы отвезли в самый конец Курфюрстендам, в район, именуемый Вест-Эндом. Разгрузка во дворе вновь оборудованной пекарни прошла без задержки. Доставка товаров в частном секторе была организована просто великолепно. Восточно-западный пекарь тут же расплатился, как и договаривались, наполовину восточными, наполовину западными марками. Я взял такси и успел к доктору Бауму вовремя. Когда он встречал меня на пороге своей маленькой холостяцкой виллы, то показался каким-то непривычно рассеянным. Он сразу проводил меня в комнату с камином к доске для го, рядом с которой стояли наготове открытые коробки с фишками.
23
Огонь оставляет характерные следы. В зависимости от интенсивности и продолжительности его воздействия на теле человека остаются:
1) покраснение кожи, сопровождаемое легким отеком;
2) заполненные желтоватой жидкостью и легко лопающиеся пузыри;
3) плотные струпья с разрывами кожи и черно-коричневыми, а при обваривании белыми участками кожи;
4) обугливание.
Гертиг и Шедлих. Учебник криминалистики.
Семь классических вопросов. Эрхард Холле сначала испытывает досаду от того, что товарищ Вернер в иронической форме напомнил ему нечто элементарное, как таблица умножения. Но подобные импульсы извне обычно бывают ко времени. В криминалистике, как в математике, где без таблицы умножения не решишь уравнение с семью неизвестными, без ответа на семь классических вопросов не идентифицируешь обгоревший труп.
Эрхард Холле решает подобно кибернетической мыши Норберта Винера еще раз пробежать но всем ходам лабиринта, несмотря на грозящую ему опасность свихнуться. Он приходит к несколько парадоксальному для его методичного мышления выводу, что только тот, кто рискует заблудиться, может найти правильный путь. Не признаваясь в этом самому себе, он встраивает основанные на фантазии принципы мышления Вернера в свою тщательно проверенную систему. За неимением лучшего он готов исходить из совместно разработанных гипотез, нанизывая на эту тонкую нить факты. Время покажет, выдержит ля нить и образуется ли при этом логическая цепочка.
Эрхарда нелюдимым не назовешь, напротив, он общителен и любит поспорить. А что касается работы, он ценит хорошую дискуссию, в ходе которой из-под груды заблуждений и ошибок совместными усилиями извлекаются новые выводы. Но иногда ему необходимо побыть одному. Ему нравятся эти часы самоуглубленности, даже если они превращаются в часы самобичевания. В это время ему никто не нужен — только собственная голова и стол с чистым листом бумаги посередине. Сидя за этим столом, Эрхард ждет того момента, когда самокопание превратится в источник интеллектуального наслаждения. Тогда он начинает набрасывать схему.
Факт выстраивается за фактом, а рядом косыми прописными буквами записываются гипотезы. Стрелки, линии, прямоугольники и круги покрывают лист подобно сети, в которую должны попасть правильные выводы. Вскоре одного листа уже не хватает, подклеивается еще один и на него наносятся новые комбинации из условных сокращений. Проходят часы. Холле упивается работой и в заключение делает следующие выводы:
Междоусобица банд, занимающихся контрабандой людей (?) — Шмельцер (!)
Подмена одного лица другим или одно лицо спутано с другим?
Проверить еще раз транзитное сообщение!
Проконсультироваться с разведчиками!
Запросить результаты трассологической экспертизы!
Доктор Баум — профессор Штамм (подкрепленное фактами предположение) — исходная позиция для атаки!
Сравнить фишки для го!
В общем и целом это непрочная конструкция, и у Эрхарда Холле дух захватывает от некоторых дерзких мыслей, зафиксированных на бумаге. Но в любом случае намеченные им следственные меры не могут быть неправильными, пусть даже кое-где видны швы. Все еще продолжая воспринимать спор с Вернером и Йохеном Неблингом как вызов, он, заранее испытывая удовлетворение, убеждает себя в том, что в худшем варианте эти семь классических вопросов могут оказаться дешевой имитацией золота. Затем еще раз просматривает свой план. При этом его охватывает предчувствие, что в контексте семи классических вопросов криминалистики один вопрос станет решающим, а именно вопрос «почему?».
Повинуясь интуиции, Эрхард Холле подводит на бумаге черту. После вчерашней интеллектуальной разминки он рад возможности перейти собственно к занятиям. Установлено, что в ту дождливую январскую ночь, когда было совершено убийство на автостраде, по северной трассе проследовало сравнительно немного транзитных легковых автомобилей. Проверке подлежат лишь те, которые выезжали. Таким образом, оба запротоколированных случая: с перепившейся шведкой и с перекупщиком антикварных ценностей без подданства — заранее отпадают.
Через Пенкун выехали два одиночных путешественника, которые на первый взгляд могли бы представлять интерес: французский виолончелист, направляющийся на гастроли, а попутно в Гданьск к невесте, и польский коммерсант, занимающийся экспортом скумбрии и направляющийся домой после деловой командировки в Западный Берлин. В расследуемом случае, где с помощью огня устранены все опознавательные признаки убитого, такого рода маскировка представляется вполне допустимой. Но быстро,
