сроку я доложил генералу, что операция в общих чертах разработана. Идея подсоединиться к подводному кабелю сначала удивила его, а затем он согласился и предоставил мне свободу действий. Впрочем, он был крайне немногословен. Это, возможно, объяснялось тем, что наши проиграли первый тайм со счетом 0:1 и теперь, чтобы выиграть, надо было за оставшиеся 45 минут забить два гола. Он надеялся на Моппеля, который должен был выйти на поле во втором тайме. Лишь из вежливости он предложил мне выпить коньяку. День был слишком жарким, а положение слишком серьезным. Мы условились, что «Сараево» и «Глейвиц» останутся позывными. Затем начался второй тайм, и нас позвали на трибуны. Среди 12 тысяч зрителей — это легко можно было представить — были не только наши друзья. И как раз им-то генерал и хотел показаться на глаза, чтобы уже вечером те, кто занимается анализом информации на той стороне, поломали себе голову над тем, почему один из ведущих генералов госбезопасности даже в такой напряженной обстановке нашел время посмотреть футбол. Защитить, успокоить, усмирить — все это укладывалось в одну концепцию.
«Война — мать всему» — так учили меня в школе. Но я этому никогда не верил: слишком много испытаний и лишений выпадало во время войны на долю людей, чтобы они могли называть ее матерью. И все же разве не была именно война для некоторых поколений строгим и беспощадным учителем и воспитателем? Иначе почему же тогда один из наших выдающихся писателей говорит о годах войны как о воспитании под Верденом[62]? А какую моральную проблему ставит Симонов в своем романе с программным заголовком «Солдатами не рождаются»!
Войны всегда изменяли мир. Сопутствующие им голод, пожары и чума уничтожали население целых регионов, и приходившие туда колонисты и первопроходцы начинали все заново. Нередко грохот пушек сливался со звоном колоколов, зовущих к восстанию, и тогда рушились троны и короны катились по мостовым к ногам повстанцев, лопались биржи и народ становился еще беднее. Чтобы насаждать ужасы и чтобы защищаться от них, люди потратили немало сил и проявили удивительную изобретательность. Листая книги по истории, почти не встретишь страницы, где бы не шла речь о войне, о восстановлении разрушенного после войны или же о страхе перед войной. Мирные периоды фигурируют лишь как время размышлений о войне, время передышки и подготовки к новой бойне. Можем ли мы, современные люди, надеяться на иной ход событий? Есть ли у нас иная альтернатива? Более 50 миллионов жизней унесла вторая мировая война. Но даже под градом бомб, под огнем артиллерии был шанс выжить. А будущая война — какой шанс оставляет она людям, как только погибнуть? Эта война стала бы и последней.
У меня никогда не было времени на размышления. Когда я оглядываюсь назад, то создается впечатление, будто я всю жизнь шагал против ветра и постоянно боролся, чтобы меня не согнуло и не сломало. Не будь у меня этого опыта, я бы не посмел сегодня пускаться в размышления. Взирая только на пройденный путь, не научишься понимать жизнь. Но поскольку меня просят поделиться вот этими воспоминаниями, я воспользуюсь случаем и выскажу некоторые свои соображения. В связи с событиями, о которых я здесь рассказываю, мне пришла мысль, которая хоть сама по себе и не нова, но требует новых способов подачи, чтобы довести ее до общественного сознания.
В анналы истории всегда попадали такие даты, которые знаменовали собой начало или конец страшных катастроф. И казалось, ничего нельзя изменить в этом адском круговороте. Но пришло такое время — я имею в виду жизнь сегодняшних поколений, — когда то, что еще вчера было недостижимо, может стать реальностью. Опыт предшествующих поколений свидетельствует, что люди постоянно убивали друг друга, поэтому мечта о вечном мире высмеивалась как утопия. В нашу эпоху вошли и стали ее частью новые исторические силы, и если мы в нашей главной песне зовем на последний и решительный бой, то только потому, что чувствуем себя могущественной силой, способной не допустить последней великой бойни. Мы научились защищать мир. И в книгах теперь все чаще появляются даты, знаменующие собой не начало, а предотвращение катастроф.
Одной из таких дат является 13 августа 1961 года. Бойцам были розданы боевые патроны, но не прозвучало ни единого выстрела. Нам объявили войну, а мы объявили мир. Это была вооруженная акция, предпринятая ради того, чтобы не заговорили орудия. После этого мир стал выглядеть иначе. Наткнувшись на закрытую границу, противник — пусть с зубовным скрежетом — наконец осознал пределы своих возможностей. Порочный круг был разорван. Не война, а предотвращение войны привело к тому, что радикальные изменения, происшедшие в соотношении сил на мировой арене, стали очевидны даже для тех, кто страдает политической слепотой. Мир пришел в равновесие.
Когда я распрощался с генералом, все было ясно, осталось только доработать нюансы. Обманный маневр, на который нас подтолкнуло честолюбие доктора Баума, представлял собой лишь часть общего плана. Но он имел большое значение для обеспечения и усиления эффекта внезапности. В чем заключалась его суть — легко объяснить. Кабель, к которому предстояло подсоединиться Йохену, являлся важной линией связи в военной инфраструктуре приграничной зоны. Перспектива черпать оттуда сведения должна была привести противника чуть ли не в телячий восторг.
Лишь несколько офицеров связи были посвящены в задуманную операцию. Их задача состояла в том, чтобы после того, как господа из ЦРУ приложат ухо к другому концу кабеля, характер связи не изменился, то есть передавать сообщения шифром. Но затем в какой-то момент один из автоматических датчиков выходил из строя и передача велась открытым текстом. Очень важно было, чтобы противник не усомнился в естественности хода событий. Поэтому датчик после ошибки делал самокоррекцию и сразу же передавал тот же текст шифром. Это должно было выглядеть как самая что ни на есть нормальная техническая неисправность. Мы подсчитали, что аналитикам из целендорфского бункера потребуется около десяти часов, чтобы с помощью новой системы компьютеров раскрыть код. Вот тут-то господа и оказывались в приготовленной для них ловушке. Поскольку они наверняка вообразили бы, что сами себе создали такую возможность, мы могли им рассказать, что у нас на елках растут апельсины, и они поверили бы. Молодым офицерам связи доставляло удовольствие составлять соответствующие сообщения — в связи с предстоящим полковым праздником музыкантам отменили увольнения; несколько танковых батальонов отправлены в мастерские на профилактический ремонт; вертолетные подразделения перебазированы за Одер, чтобы принять участие в командно-штабном учении на территории Польши; командир корпуса отправился на лечение в Крым; призыв резервистов отменен, так как поступил доклад о том, что истек срок хранения продуктов на продовольственных складах; 2 тысячи новобранцев откомандированы в сельское хозяйство на уборку урожая. Противник должен был поверить, что мы пребываем в неведении и что у него еще есть время.
Странное это чувство — сознавать, что тебя обманывают, и> будучи обманутым, знать, что обман приносит пользу. Идея Мастера Глаза с подводным кабелем была блестящей. Шеф все еще грезил о тех временах, когда одному из его предшественников в районе Альтглинике удалось подключиться в подземном туннеле к кабелю, который вел прямо в вюнсдорфскую штаб-квартиру советских войск. Со своим новым подводным вариантом он войдет в анналы фирмы — старый служака, ушедший из жизни стоя. Хотя он нередко возбуждал во мне отвращение, я считал, что надо дать ему порадоваться. Но поначалу я не стал посвящать его в операцию. Положение было взрывоопасным. В то время я еще испытывал своеобразное чувство гордости за то, что принадлежу к избранным сотрудникам фирмы. Я рискнул провести операцию на свой страх и риск. Если бы она провалилась, я был готов к тому, что они согласно своему кодексу бросили бы меня на произвол судьбы, так как я действовал в одиночку. Но в случае успеха я бы оказался первым у источника информации. Мое недоверие росло, определенные силы в наших собственных рядах (сюда я относил и шефа) стремились довести всеобщее безумие до апогея. Мне нужно было разобраться во всем и сориентироваться. Политики, если у них оставалась хотя бы крупица разума, не имели права допустить, чтобы их оттерли на задний план те, кто был лишь их инструментом.
Операция проходила не без осложнений приключенческого характера. На нашей стороне Хафеля все было спокойно. Но тысячи лягушек в предвкушении брачного блаженства устроили в камышовых зарослях вдоль границы такой концерт, что он заглушал все другие звуки. Я не слышал приближения пограничного катера, который шел с притушенными бортовыми огнями. Мастер Глаз должен был давным-давно появиться. Трижды я сигналил фарами машины, и каждый раз в ответ над водой поднималась осветительная ракета, а по воде, будто перст привидения, начинал шарить мощный луч прожектора. Словно приземистая жаба, неподалеку от моста застыл на воде катер. Время ожидания в автомобиле тянулось ужасно медленно, но я знал, что для Мастера Глаза оно тянется еще медленнее. Если он более или менее выдерживал курс и
