чувствовал это кожей, спиной, спинным мозгом. Странное, дурацкое, совершенно новое для него состояние — полное одиночество. Она здесь, но её нет. Она с ним. Но против него. Предательство? Слабость? Предательство! Ну, хорошо: боится за семью, за Ирку с Катей, боится за себя, но их легко защитить. Коль уже предложил забрать её и детей в Германию, там и врачи лучше… Значит, ошибка в посылке, вот и все, у Ельцина можно выиграть… тянуть, тянуть… не мытьем, так катаньем, они растеряются, сглупят, упьются…
Сна нет. Нет сна…
Таблетки в кабинете, в ящике стола. Она знала об этих таблетках. И он знал, что она знает, почему он так тяжело и так крепко спит, почему по утрам он просыпается с таким трудом. Он все равно стеснялся принимать эти пилюльки в её присутствии. Даже здесь, у себя дома, он хотел быть сильным и красивым, хотел быть (оставаться!) Президентом. Это был маленький домашний театр, в котором он играл Президента, она — роль его жены. В нем вообще был очень силен театрообразующий инстинкт: Горбачев умел казаться, умел представлять, скрывая за игрой комплексы провинциала. Пилюльки, тайские транквилизаторы, попросту говоря — наркотики, стали для него лекарством; без них он не засыпал.
«Ну что, встать? Кабинет этажом ниже… зябко, черт возьми…»
По утрам голова была очень тяжелой, но спасала рюмка коньяка. Ближе к ночи все повторялось один к одному, и так, считай, с весны, с этих озверевших шахтерских митингов, когда шахтеры, так докладывал Крючков, были готовы штурмовать Кремль.
Ну что, — встать?
— Ты куда?
— Я… я здесь. В туалет — и сразу назад… ты спи, спи…
— Поговорим, Миша.
— Давай, — прищурился Горбачев, — я это приветствую.
Как же она не любила, господи, его медленный пристальный взгляд — «взгляд Генсека», как она говорила!
Горбачев накинул халат и сел на краешек кровати.
— Миша… сейчас так ужасно… быть Президентом…
— Я не уйду, — сказал Горбачев.
— Ты же ушел. Только это не понял.
Горбачев взглянул на неё исподлобья:
— Не влияй на меня!
— А… Кремль, должность… — продолжала она, — уже… несерьезно. Нелепость!
— Знаешь, я вот это слушаю, читаю… просто теперь не обращаю внимания!
— А ты обращай.
— Эти перехлесты, знаешь… смешно уже. То, что видишь ты, можно только в общем плане сказать.
— В этой… уже сложившейся ситуации, Михаил Сергеевич, кто-нибудь из Кремля все равно Горбачева выкинет. Хорошо, если не народ! Так по шапке дадут, дикари… Ты что, стрелять в них будешь? А, Президент?! Выстрелишь — тут же сердечко твое и лопнет! Эту страну никто не может выдержать, в России все президенты рассыпались в маразме — Брежнев, Сталин, Ленин… Хрущев не успел, хотя был на грани. И ты…ты сейчас болен, Миша. Погибать в этом кабинете, как Альенде в Чили… — ты что, дурак, что ли?
Раиса Максимовна верила во все, что она говорила, а говорила она все, что приходит ей в голову, в этом смысле она была как ребенок.
— Уходить нельзя. Ни в какую! Нагрузим общество — дальше что? Что.. дальше?.. Такое начнется… и кто будет виноват? Горбачев!
Интересно, который час? Время спряталось, исчезло, словно чувствуя, что здесь решается его судьба.
— Посмотри на меня, Миша. Я — инвалид.
Горбачев поднял глаза:
— Знаешь, не соглашусь! Я же говорил… с врачами, у них, я скажу, оптимизм, так что не подсекай меня, надо мыслить в других категориях.
— Если ты не уйдешь — я погибну, — закричала Раиса Максимовна, — слышишь? И ты погибнешь, это вопрос времени!
Горбачев, сгорбившись, сидел на кровати.
— Этот бой не для нас, Миша, — она взяла себя в руки, — но Крючков был прав, прав… Люди, страна неплохо к тебе относятся, я это чувствую. Проблема в другом! Если ты — есть, Ельцин силен, нет тебя — Ельцин сдуется — все, нет его! Тут-то и окажется, что король — голый, то есть ты сейчас только укрепляешь Ельцина. Если лошадь слишком долго стоит рядом с ишаком, она сама превращается в ишака!
— Это кто ишак? — не понял Горбачев.
— Ты уйдешь, Ельцин долго не продержится. Его используют как таран, им стенку пробивают, Ельциным, — кремлевскую. Ты ушел — все. Эти бурбулисы так его замутузят… Он сопьется, просто сопьется. Дай только срок! Вот когда Горбачев вернется. Вот когда Горбачева опять призовет страна! На фоне этого чудища дремучего… ты, нобелевский лауреат, будешь востребован в первую очередь. Все, вся страна поймут, что ты просто опередил свое время и в этом — твоя драма как исторической личности. Стране, Михаил Сергеевич, нужно дать возможность это понять, — она вдруг протянула к нему руки, — твой Захарка знает, что говорит!
Он ненавидел эту певучую интонацию, ненавидел!
— Страна? Если я ухожу, страны не будет, ты ж реально смотри! Наоборот, нужен прорыв. А ты — ориентируешься на углы, Крючкова вспомнила! Если я ухожу, значит, я тоже подписался под беловежской брехней!
— Ты не останешься, Михаил Сергеевич.
— Если Горбачев уйдет, он будет смешон!.. Отрекся от Советского Союза… — я не от трона, я от страны отрекаюсь, — это ясно, да?
В последние годы Михаил Сергеевич часто говорил о себе в третьем лице.
— Ты станешь смешон, если начнется гражданская война. Вот это я знаю точно.
— Они не посмеют стрелять.
— Посмеют. Ты Ельцина не знаешь!
Горбачев поднялся:
— Сейчас вернусь…
— Если хочешь заснуть, выпей коньяк: хватит жрать эту тайскую гадость. Любая таблетка, Миша, отличается от яда только дозой. — Она встала. — Не дам! Иришка купила булочки с маком, они внизу. Мак ешь хоть ложками, от мака уснешь!
— Хочу воды.
— Пойдем вместе.
— У нас такое количество приисков, — Горбачев тоже встал и прошелся по спальне, — что при капитализме (Ельцин введет его тут же, со всеми перехлестами) в стране будут только очень богатые и очень бедные. Средний класс не сумеет развиться. Богатый будет жить за границей, а Россия для него что- то временное — явился, выгреб прибыль и тю-тю, говоря по-русски. Вон Тарасов Артем, первый миллионер, уже поселился в Лондоне. И оттуда руководит. Нужна ему в России какая-то инфраструктура? Он в Волгограде, где у него бизнес, в магазин, в парикмахерскую не пойдет, у него Лондон есть! А как тогда средний класс подымется? Тупик? Тупик. Без среднего класса Советский Союз — страна третьего мира: только богатые и только бедные, их рабы, — я сейчас в общем плане говорю. И вытекает что? Семнадцатый год, хотя простых решений нет, я согласен, согласен, но русские, у которых прииски (а они в этой спешке попадут черт знает к кому), тут же снюхаются с мафией, закрутятся в синдикаты, и сами, я так рассуждаю, превратят свою страну в свою же колонию. А у Тэлбота в Вашингтоне, ты знаешь, такие мысли есть. Да и по шифровкам видно! Ельцин отдаст им «Сатану», они только «Сатану» и боятся — тридцать шестую модель. Всю армию можно распускать, она не нужна, если есть «Сатана», никто не подойдет, «Сатана» что хочешь раздолбает, любые противоракетные, Нью-Йорка не будет… Так Ельцин отдаст, все отдаст! Они так
