— Если б не вы, товарищ Бурбулис, — старик повернулся к нему лицом, — Советский Союз жил бы ещё триста лет, как дом Романовых. И дело, извините меня, не в начинке… социалистический… капиталистический… — он и социалистическим никогда не был, потому что Ленин нэп придумал, а Сталин — кооперативные квартиры, вот когда расслоение началось… и капиталистическим ещё ох сколько лет не будет! Вон, бутылка у вас, — Борис Александрович увидел «Боржоми», — какая ей разница, бутылке-то, какое вино… или водичка в ней плещутся? Бутылка она на то и бутылка, чтобы объем сохранить и напиток не расплескать! А вот если эту бутылку с размаха да об землю шмякнуть, об камни, она и разлетится к чертовой матери! Осколки эти потом не соберешь; придется нам, дуракам самонадеянным, по осколкам топтаться, ноги в кровь себе резать, потому что другой-то земли у нас нет; сто лет пройдет, сто лет, не меньше, пока мы осколки эти своими босыми ногами в песок превратим! А пока не превратим их в песок — все в крови будем, все, как один, никто не убережется (потому что осколки резаться умеют, а кровь — пачкаться). Кровь, если её кто пустил, во все стороны брызгами летит… — ну так что ж, поделом нам, поделом, если по земле-матушке спокойно идти не сумели!..
Алешка вышел проводить Бориса Александровича на Ивановскую площадь. Тут выяснилось, что у старика нет машины.
— Суббота, знаете ли… — извинился Борис Александрович. — У шофера — выходной, он и так внуков не видит…
Алешка взглянул на часы. Нет, не суббота, уже воскресенье, первый час ночи.
Ветер был очень сильным, — опираясь на палку, которая то и дело съезжала в сторону, старик сделал несколько шагов и чуть не упал. Алешка хотел вернуться обратно, в приемную Бурбулиса, попросить машину, но остановился: он знал, что машину никто не даст, если б хотели — предложили сами.
Алешка подбежал к старику:
— Пойдемте… сейчас поймаем такси…
Он схватил его под руку.
— Да как, Господи, вы же раздетый… — заупрямился старик.
— Ничего-ничего, пойдемте! Я закаленный… я ж из Болшево!
— Болшево? Вот это да… А у меня дача в Загорянке…
Борис Александрович тяжело опирался на его руку. Ноги скользили, но держались. Они медленно шли вниз к Боровицким воротам. Мимо промчался кортеж Бурбулиса, и Геннадий Эдуардович, как показалось Алешке, весело помахал им рукой.
36
В истории России XX века трижды, всего трижды, слава богу, возникали ситуации, когда первые лица российского государства пребывали в абсолютной прострации: император Николай Александрович перед отречением в 1917-м, Иосиф Сталин в июне 1941-го и Борис Ельцин в декабре 1991-го, после беловежской встречи.
Победив на выборах Президента РСФСР, Ельцин и его окружение не сомневались, что смена власти в стране (Президент СССР Ельцин вместо Президента СССР Горбачева) произойдет не раньше осени 1992-го, крайний срок — весна 1993-го. Президенту РСФСР надо, во-первых, окрепнуть, заняться реальными делами, ибо от экономики регионов, от их проблем Ельцин отстал (все последние годы он занимался только борьбой с Горбачевым). Во-вторых, обществу необходимо представить твердую экономическую программу. Не красивую утопию «500 дней», которую на скорую руку скроили Явлинский и Шаталин, а серьезный документ, где, как говорил Хасбулатов, «будет все без обмана».
Ельцин боролся за то, к чему он сам был не готов. В глубине души Ельцин, на самом деле, не мог даже представить себе, что Горбачев — уйдет, причем — уже завтра. Президент России так часто проигрывал Президенту СССР, что у Ельцина появился комплекс: ему казалось, что Горбачев пойдет до конца, что он не отдаст власть просто так, нет — будет бой, долгий изнуряющий бой, будут, не исключено, крайние меры, будет, возможно, кровь, как в Вильнюсе и Риге (Ельцин всегда преувеличивал опасность и поэтому, кстати, хватался за любые доносы. Если опасности не было, он её сочинял).
Вдруг — Горбачев уходит. Это случится не сегодня завтра. Победа? Победа.
А со страной-то что делать?..
Эпоха Ельцина — эпоха мужика во власти. Русский мужик богат задним умом — это о Ельцине. Можно ли представить (хотя бы представить!) таких… чисто гоголевских, на самом деле, персонажей, как Коржаков (Осип из «Ревизора»), Березовский (Чичиков), Пал Палыч Бородин (Дама, приятная во всех отношениях), и т.д. и т.п. — можно ли представить Коржакова и Ко в ближайшем окружении Миттерана, Ширака, Тэтчер, Мейджера, Цзян Цзэминя, короля Хуана Карлоса или императора Японии? Мужик во власти тем и страшен, что он, во-первых, не видит дальше своего двора и, во-вторых, всего пугается: зимой — морозов, летом — засухи.
Все были вроде бы при делах: Хасбулатов вел сессии, Бурбулис — идеологию, Скоков — Совбез, Полторанин — печать… — а с экономикой что делать? От экономики все — все! — воротили нос. О реформах не говорил только ленивый, но брать ответственность на себя никто не хотел — ни Хасбулатов, неплохой, кстати, экономист, ни тем более Бурбулис, боявшийся за свою репутацию, ни Явлинский, так и не предложивший Президенту ничего конкретного.
Так кто, черт возьми? Кто знает, что делать?!
Руку поднял Гайдар: я знаю! Гайдар поразил Ельцина своей уверенностью. Что ж — на безрыбье и рак рыба, то есть — вот оно, вот! — уверенность Гайдара произвела на Ельцина впечатление. Не знания (вроде бы, говорят, знания у него есть), не книги, не научные работы (книг, говорят, у него вроде бы нет) — Ельцин судил по впечатлению. Против, правда, высказался Руслан Имранович; в 90-м в «Правде», где Гайдар вел экономику, он отверг статью Хасбулатова, тогда — профессора Плехановского института: «Автор фактически выступает за рынок, а рынок в Советском Союзе никому не нужен и невозможен. Е. Гайдар». Невероятно, но факт: Хасбулатов сохранил рукопись с его резолюцией и тут же прислал текст Ельцину… да: Гайдар, его автограф.
Нет, к черту… он и внешне неприятный, — решил Ельцин. Пусть будет Святослав Федоров… на полгодика хотя бы… Федоров хоть смотрится как премьер! Впечатление от Егора Гайдара — растворилось, причем мгновенно, будто его и не было вовсе: Ельцин тут же позвонил Федорову и по телефону предложил ему стать премьер-министром. Святослав Николаевич поперхнулся (он в этот момент пил чай с медом). И надо же, встрял Бурбулис: нет, говорит, нужен Гайдар, нужен человек, который ни перед чем не остановится, этого требуют реформы. А то, что физиономия такая, даже лучше; люди должны его ненавидеть, сочинять про него анекдоты и — по контрасту — с надеждой смотреть на Бориса Николаевича: защити, отец родной, спаси и помилуй!
Такая постановка вопроса Ельцина тронула. Молодец Бурбулис, хорошо придумал. Но как тревожно, господи: Ельцин нутром чувствовал, что междуцарствие, возникшее сейчас, после беловежских соглашений, больно ударит по нему лично. Дело не в Горбачеве (черт с ним, в конце концов), дело не в Гайдаре (его всегда можно скрутить). Дело в нем, в Борисе Ельцине. Дело в том, что он сказал всем (и себе самому, в первую очередь), что он, Борис Николаевич Ельцин, очень слабый человек, очень слабый, ибо разрушить СССР — это слабость, это отступление от собственных принципов, собственных убеждений, это отступление от своей совести. Отправляясь в Беловежскую пущу, он, Борис Ельцин, впервые в жизни слушал не себя самого, нет, он слушал… кого? Бурбулиса? Полторанина? Тех, кого ещё два, три года назад он вообще не знал! По большому счету он, Президент, слушал чужих людей, каждый из которых в свое время тоже произвел на него впечатление (это было совсем не трудно сделать). И теперь они, чужие люди, объясняют ему, что он должен брать на карандаш все, что они говорят! Да, весь этот год он шел за ними, как теленок за стадом, ибо они вели его во власть. Ведь рядом с ним — никого не было, не было его людей, только верный Коржаков, все остальные — со стороны, из межрегиональной группы, и не факт, кстати, что они действительно ему преданы. А кто сказал, что их устами глаголет истина? Ведь даже в 17-м, когда власть в государстве так же легко, как сейчас, перешла от царя Николая к Временному правительству, а затем к Ленину, никто не думал, между прочим, менять границы страны. Ленин отпустил Финляндию и забыл, просто забыл об Аляске, ибо Финляндия и Аляска де-факто не принадлежали России (Финляндия, например, не выдавала России политических преступников, скрывавшихся на её территории, хотя она и входила в состав Российской империи). Самое главное: делать-то что?
Хорошо, без них, без демократов, Президент России не Президент — допустим эту мысль. А с ними?
