Машина явно прошла через капремонт, прежде чем ее выделили демону специально для этой акции. Моторы заурчали, а хромой бес, внезапно изменив голос, стал декламировать тоном гида-переводчика, сопровождающего иностранцев:
— А теперь мы полетим на малой высоте над этим грешным городом, разъеденным пороками и безнравственностью; над отдельными жилищами мы остановимся, приподнимем крышу и заглянем в самую сердцевину зияющих и зловонных тайн; вы увидите обитателей во всей их наготе, без маски ханжества и лицемерия, а они не будут подозревать, что вы за ними наблюдаете; в результате вы на веки вечные избавитесь от иллюзий о человеческом сердце, а кроме того, вы получите материал для социально- критического романа в питторескном стиле.
— В пикарескном,— поправил я его. У меня создалось впечатление, что он вызубрил наизусть этот текст, который ему перевели с испанского или французского с помощью словаря и дополнили несколькими техническими терминами, не всегда уместными.
Он еще что-то лепетал о голой истине, о горечи познания, о головокружительных глубинах души, но я его не слушал; летающая тарелка резко взмыла ввысь, в планирующем полете облетела наш дом и взяла курс на квартал богатых вилл. Видимость была хорошая, все бортовые приборы работали нормально.Хромой бес, выглядевший как третьесортный водитель, ткнул пальцем в сторону роскошного особняка посреди сада или небольшого парка. Притормозив над многочисленными его башенками, эркерчиками и балкончиками, он стал орудовать рычагами. Из летающей тарелки высунулось что-то вроде крана, стрела которого заканчивалась крюком на тросе. Асмодей подцепил крюком декоративный гребень крыши, потом нажал на какую-то кнопку, и кран летающей тарелки, прочно припаркованной в воздухе, поднял крышу виллы, словно крышку шкатулки...
Перед моими глазами предстала просторная, шикарно обставленная квартира, толково разделенная поперечными стенами на комнаты и обильно украшенная предметами искусства разных времен со всех континентов. Демон рядом со мной вел репортаж, словно на него была направлена телевизионная камера.
— Под вами — жилище жуткого богача; этот высокопоставленный, чиновник пользуется всеобщим уважением, однако в действительности это мздоимец, стяжатель, живодер и скаред; в данный момент вы можете видеть, как он считает деньги, долговые расписки, векселя, акции и тантьемы перед своим тайным сейфом. — Тут Асмодей задумался и дополнил по собственной инициативе: — А также контролирует выписки из банковских счетов, сберегательные книжки и записи текущих расходов.
Перевод мог бы быть и получше.
Асмодей высунулся из летающей тарелки.— Где он, этот мерзавец, ангел его побери? — прошептал он обеспокоенно.— Он должен сидеть на корточках перед сейфом в каморке, глотать слюни и сверкать глазами, горящими противоестественным жаром.
Вместо этого мы увидели элегантного господина в шелковом халате, не сводящего глаз с какой-то точки. Перед ним стоял хрустальный бокал с изысканным коньяком марки «Рафаэль», но старый господин словно позабыл о нем.
— Чем это он занимается? — раздраженно спросил демон.— Почему он не на своем месте?
— Он смотрит телевизор,— объяснил я. Действительно, владелец изысканной виллы сидел в кресле и остановившимися, пустыми глазами уставился в экран. Он глотал все подряд: последние известия, спорт, вечернюю сказку для малышей, рекламу, театральную постановку и политический комментарий, моду, курс кулинарии и лекцию по астрономии.
Он сидел как парализованный и потреблял это варево — не утонченный владыка над людьми и их кошельками, а жалкий раб телевизионного экрана, телеидиот. Асмодей закричал, застучал по крыше, выстрелил сигнальной ракетой, даже подтянул несгораемый шкаф до уровня летающей тарелки. Обитатель роскошного особняка ничего не замечал, он был загипнотизирован и очарован слабо светящейся фиолетовой плоскостью, он был прикован к ней всеми чувствами, он не обратил внимания, что остался без крыши, без своих богатств, отданный в руки черта-профессионала и литератора, страдающего морской болезнью. Он был жертвой, выжатой как лимон, он был связанной куклой, он был бездушной деталью телевизора.
— Ну что ж, здесь у нас не вышло,— сдержанно констатировал демон и откашлялся.— За это наш орготдел получит такую нахлобучку, что всю жизнь будет помнить.
Он яростно нахлобучил крышу на ее прежнее место, убрал кран и отчалил с кислым видом. Но тут же взял себя в руки и залопотал:
— А сейчас я продемонстрирую вам жилище всемирно известного профессора этики, смиренного проповедника и сурового блюстителя нравов, его кристально чистая репутация и непорочная биография вызывают всеобщее почтение. Но сейчас вы увидите, что это чистейшей воды пройдоха и грязный развратник; хотя у него есть добродетельная законная супруга и регулярно пополняющееся число несовершеннолетних детишек, вы обнаружите его в комнате для прислуги, где он соблазняет служанку с помощью золотых украшений, а также вступает с нею в грешные сношения.
С этими словами хромоногий бес остановился над небольшим новым домом и убрал крышу уже знакомым нам способом. И тут же взвился:
— Что это значит?
Дело в том, что в служанкиной комнате никого не оказалось, да и во всем доме тоже, за исключением гостиной. Там сидел пресловутый безнравственный моралист, его достойная жена, его многочисленное потомство и аппетитная горничная — все были в наилучшем настроении и смеялись, глядя телевизионное кабаре.
Профессор — к моему огорчению — и не думал о сладострастных сношениях с персоналом, так же как горничная о мамоне, супруга о ревности, а дети о постели, хотя дикторша еще час тому назад кокетливо посылала их спать. Все дружно развлекались, в доме не было видно и следов развала, разврата и греха (о сладострастии и говорить нечего), зато ощущалось компанейское веселое настроение. Никакие бездны человеческих характеров не разверзались, никто не думал спать (в одиночку или с кем-либо), благодушная атмосфера окутывала все, прикрывая и возможные трещины более раннего происхождения.
— Что за архангельщина! А эти чем занимаются?! — спросил разволновавшийся Асмодей.
— Смотрят телевизор,— сказал я.— Нельзя ли опуститься чуть пониже? Дымовая труба заслоняет мне экран.
Демон рассвирепел. Он заглянул в какие-то бумаги. По-видимому, это был план операции или суточный график работ.
— Что-то оно сегодня не того,— констатировал он вполголоса и нервно захлопнул крышу. Раздался сильный грохот, но телезрители не обратили на него внимания.
Асмодей включил все ракетные двигатели, турбины и винты или что там еще было, заложил крутой левый вираж и вскоре застыл в воздухе над одиноким строением на самой окраине города. Смахнув крышу с дома, он хрипло прокричал:
— А сейчас вашим взорам откроется премерзкая картина. Вы узрите отвратительное исчадие всех пороков, воплощение преступления, черный сгусток зла — некоего опустившегося юнца, который смешивает яд, плетет веревку и острит кинжал, чтобы свести в могилу богатого родственника, дабы получить наследство с целью брака с соблазнительной, но распущенной прелестницей.
В летающей тарелке этот архаизованный текст несколько действовал мне на нервы.
Молодого человека я обнаружил сразу. Он сидел верхом на стуле и грыз ногти. То и дело он вскакивал, метался по комнате, опять садился. Неожиданно он закрыл глаза руками и скорчился на сиденье. Снова их вытаращил и застонал. Заскреготал как хищная птица. Испустил каскад неартикулированных гортанных звуков. Стал угрожать, умолять, фехтовать руками. Обхватил голову и спрятал лицо в ладонях. Снова выставил один глаз, как перископ.
— И он тоже?..— спросил демон испуганным шепотом.
— Смотрит телек,— сказал я.
Затаив дыхание, молодой человек наблюдал за футбольным матчем. При этом он корчился и вопил не больше, чем обычно. Его команда проигрывала, и он переживал за ее судьбу привычным для себя способом.
Асмодей злобно отшвырнул крышу далеко в поле; начинало морозить, но молодой человек ничего не
