солнца они благополучно минуют горы, то до полудня, самой жары, они доберутся до первого колодца… Тому, кто не знает дороги, не увидеть колодца ни сегодня, ни завтра, никогда. Он отыщет в пустыне лишь тот клочок земли, которому суждено будет стать его могилой…
А Тарик тем временем пересел на рослого черного коня, набросил на себя тигровую шкуру, и теперь в темноте даже свои могли принять его за Спитамена. С десятью отважными джигитами он помчался навстречу юнонам. Когда дорога взбегала на возвышенность, они видели вдали оранжевые светляки факелов, которыми проводники юнонов освещали себе путь, чтобы не сбиться с него. Но чаще дорога вела по низине, огибая холм, и Тарику приходилось время от времени взбираться на взгорки, чтобы прикинуть расстояние, отделяющее их от врагов.
Постепенно начало светать, и проводники погасили факелы. Теперь лишь благодаря острому зрению степняка, привыкшего обозревать плоскую землю от горизонта до горизонта, Тарик мог разглядеть в едва разбавленной молочным рассветом мгле приближающихся юнонов. И тогда он решил их ждать, заодно дав коням отдохнуть. Джигиты стреножили коней и пустили их попастись. А сами расположились у подножья холма и постелили дастархан, решив подкрепить силы. По их расчетам юноны подойдут не ранее, чем через час-полтора. Перед встречей с ними не мешает немного расслабиться, отвлечься. Они успели перекусить, выпить кумысу, обменяться шутками, затем наступила пауза, ибо каждый почувствовал: настала минута, ради которой они сейчас здесь. И, мысленно произнеся: «Благослови, Всевышний!..» — все поднялись с места.
Юноны ехали попарно рысью, растянувшись вдоль дороги версты на две. Вот головная ила втянулась в лощину, по обе стороны которой возвышались глинистые откосы холма, разрубленного дорогой пополам. И вдруг гетайрам почудился гром, они завертели головами, привстав на стременах. Небо было ясное, но шум, подобный громовому раскату, все приближался, и высоко над откосом вдруг возникли, высвеченные солнцем, дерзкие степные наездники. Словно молнии, сверкнули их стрелы, и упали с коней, закричав, все четверо проводников, пронзенные кто в шею, кто в живот, и испустили дух, произнеся деревенеющими устами последнее слово по-согдийски: «Ма — ма — а!..» Юноны не успели опомниться, как снова засверкали молнии стрел. Гетайры ответили тем же, но ветер относил их стрелы в сторону. Только мечом и копьем можно было проучить этих коварных варваров, воюющих не по правилам благородных рыцарей. Однако чтобы приблизиться к ним, нужно обогнуть холм, проделав немалый крюк. И Кратер, прикрывшись на всякий случай щитом, надрывая глотку, отдал приказание.
Когда же кони вынесли юнонов на равнину, они лишь издали увидели уносящихся в степь всадников, их оказалось не более десятка. Зато один был облачен в тигровую шкуру и мчался на вороном коне. «Разрази меня гром, если это не Спитамен!..» — подумал Кратер и огрел коня плеткой. Им пришлось подниматься на взгорок, а варвары мчались под уклон, по полого спускающемуся склону холма, что тянулся едва ли не до середины степи, они летели так, словно у их коней были крылья…
Тарик, чтобы юноны не потеряли его из виду, слегка придерживал коня. То и дело оборачиваясь назад, он держал в поле зрения преследующих его маленький отряд врагов и злорадствовал в душе, что хитрость удалась. Вскоре он заметил, что тяжеловооруженные гетайры отстали, а за ними несется около полусотни гипотоксотов, вооруженных луками и стрелами. Видно, это и есть самые жаждущие изловить Спитамена и получить награду из рук самого царя.
Кони у воинов Тарика были выносливые, привычные к жаре и жажде, способные мчаться подолгу, если даже горячий воздух пополам с пылью обжигал им ноздри. Но всадники не торопили их, словно дразня юнонов, увлекая их за собой в гиблые места, куда не рисковали забегать даже куланы, не залетали птицы. А гипотоксоты Кратера, охваченные азартом погони, рассуждали, как им казалось, здраво: если согдийцам ничто там не грозит, почему должны опасаться за свою жизнь они?.. И настегивали коней, стараясь сократить разделяющее их расстояние, и уже пробовали достать удирающих стрелами. Стрелы падали в сыпучий песок и исчезали, словно в воде. Кони увязали все глубже, шумно дышали, выбиваясь из сил, и все выше становились барханы вокруг; ветер, скользя понизу, срывал с их гребней песок, бросал навстречу и больно сек лицо. Судя по солнцу, близился полдень. Устали и люди, и кони, донимала жара.
Во время атаки Тарик всегда скакал впереди, а уходя от преследования, старался держаться позади всех. Мимо уха прошуршала, едва не задев, стрела и нырнула в бархан. Он обернулся. Юнонам удалось-таки сократить расстояние. Отсюда они вряд ли найдут обратную дорогу. Следы их уже замело. Пора было уходить, исчезнуть среди барханов. Тарик крикнул своим, чтобы подстегнули коней, и сам махнул плеткой, только ветер засвистел в ушах… И тут случилось невероятное: то ли конь угодил ногой в нору, то ли увяз в слишком рыхлом песке — он грохнулся на всем скаку, глухо заржал, перекувырнулся через голову. Тарик отлетел далеко в сторону, быстро вскочил. Увидев, что конь силится встать и не может, побежал к джигитам, которые осаживали коней, заметив, что с ним стряслась беда. Двое повернули обратно и тут же свалились с седел, пронзенные стрелами юнонов. Тарик бежал, прижимая руку к ушибленному бедру. Услышав позади себя крики преследователей и надсадный хрип коней, он выдернул из ножен меч и обернулся. Едва не сбив с ног, его окружили гипотоксоты. Рыча, словно тигр, Тарик бесстрашно кидался на них, уворачивался от копий и мечей, подныривал под брюха коней, отражал удары и нападал сам. Он понял, что ему на сей раз не уйти, и быть ему ныне убитым, и решил отдать свою жизнь подороже. Ему удалось свалить с коней троих юнонов и овладеть легким щитом. Он видел, как неподалеку бьются насмерть его джигиты, которые могли спастись, но не покинули своего предводителя, предпочтя погибнуть вместе с ним. Свалив с седла еще одного юнона, Тарик схватил за уздечку его коня. Конь взвился на дыбы, едва не подняв его в воздух, увяз в песке и рухнул наземь. И тотчас душный аркан захлестнул Тарику шею, опрокинул его на спину. Юноны прыгали на него прямо с коней, навалились, завернули назад руки, связали. В глаза, в рот, в уши набилось песку. Его рывком поставили на ноги, сорвали с него тигровую шкуру. Помотав головой, Тарик стряхнул с взлохмаченных волос песок и прислушался. Однако сквозь галдеж окруживших его врагов более не слышалось звона мечей. Скрипнув зубами и испепеляя их взглядом, он сделал шаг, другой, и юноны расступились, словно для того, чтобы он увидел порубленных своих товарищей. Но навстречу ему в сверкающих, как золото, доспехах шел предводитель гипотоксотов. Он акинаком приподнял пленному подбородок.
— Я Кратера правая рука. А ты кто?
— Воин, — усмехнулся Тарик.
— А имя у тебя есть? — гиппарх больнее надавил острием акинака, заставляя задирать голову.
— Я родной сын земли этой, она меня родила, она и примет… — сквозь зубы процедил Тарик.
— Я узнал тебя, ты Спитамен!
— Пусть будет так, — сказал Тарик и тихо засмеялся.
— Чему радуешься? Настал твой конец!..
— Подумай лучше о себе. Ваша участь похуже моей. Я обрету покой в объятиях матери — земли, ваши же трупы будут терзать и растаскивать вараны и шакалы, а в черепах совьют гнезда тарантулы и фаланги!.. — и заметив, как при этих его словах побледнел предводитель юнонов, Тарик громко расхохотался ему в лицо.
— На коня его! — заорал начальник отряда. — Пусть Александр сам решит, какой казни его подвергнуть!
Тарика бросили в седло поперек лошади, крепко приторочили веревками. Юноны расселись по коням и поехали обратно по своим собственным следам, не подозревая, что согдийцы, уходя от преследования, скакали не по прямой, как запущенный из пращи камень, а петляли среди барханов, делали по пустыне большие круги. Они поторапливали коней, со страхом примечая, что песок заметает следы и они становятся все менее приметными. Голова и руки Тарика свесились вниз, в висках стучала кровь. Перед глазами плыли красные круги и мелькали копыта лошади, в лицо летел песок, засыпая ноздри, уши. Он вдруг уловил, как под ногами лошади мелкими ручейками струится в одну сторону песок; он знал, что это значит: по поверхности песка течет горячий воздух, предвещая приближение самума. Когда температура песка и температура воздуха станут одинаковыми, начнется светопреставление. Ждать придется недолго, каких- нибудь час-полтора…
— Эй, начальник!.. — хриплым голосом позвал Тарик. — Начальник!..
Ехавший рядом юнон пришпорил коня, подъехал к предводителю отряда и доложил, что пленный хочет ему что-то сказать. «Кратера правая рука» натянул повод, придержав коня, и, когда лежавший поперек седла пленный поравнялся с ним, спросил:
