— Не желаете ли вы мне что-либо сказать? — спросил царь, и глаза его гневно сверкнули.
Произошла заминка. И тогда Артабаз, старейший из друзей царя, выступил вперед и заговорил, приложив правую руку к сердцу:
— Мой великий царь! У многих твоих полководцев, которых за их отвагу ты величал львами, ныне от сознания близкой опасности сжимаются в ужасе сердца. Отпусти их, пусть себе уходят… А мы, облачившись в драгоценные одежды, надев поверх них латы и взяв в руки наилучшие из наших мечей, последуем за тобой и примем сражение в надежде на победу, но не откажемся и смерть принять, ибо она предпочтительнее позора и унижения…
Пока он говорил, Бесс стоял, замерев, как изваяние, выпятив округлый жирный подбородок, глаза блестели, точно стеклянные, и не моргали. А Набарзан, нервничая, переминался с ноги на ногу и оборачивался назад, к двери, обеспокоенно поглядывал на могучих воинов со свирепыми лицами, которые по еле приметному знаку царя могут снести голову любому, но в нем еще не остыла страсть после спора с Артабазом, и он, довольно неучтиво, отпихнув его локтем, сам выступил вперед и слегка дрожащим от волнения голосом сказал:
— И еще есть что добавить, ваше величество… — он был полон решимости и смело посмотрел в глаза Дариявушу: — Нам нельзя далее продвигаться на восток…
— Почему?
— Сейчас очень рискованно рассчитывать на верность восточных иранцев. Они отродясь не питали симпатии к персам…
— Ахемениды никогда не были деспотами по отношению к ним. И в трудный дня меня час я надеюсь найти у них поддержку.
— Если великий царь требует верности от своих вассалов, то и они с не меньшим основанием должны надеяться, что царь будет действовать умно и сможет защитить их владения, — довольно дерзко произнес Набарзан.
Остальные молчали, но по глазам большинства из них царь понял, что они солидарны с везиром. Если он накажет везира за непочтенный тон, то остальные полководцы отвернутся от него. И что тогда? Неужели приближается трагическая развязка его несчастной судьбы? Неужели это конец?
— Что ты предлагаешь? — спросил сдавленным голосом царь и опустил глаза.
— Ваше величество постоянно избегает сражений. Мы знаем, почему у вас не хватает на это решимости. В случае нашей удачи Двурогий может уничтожить вашу семью…
— Не-ет! — закричал Дариявуш и впился зубами в кулак; покрасневшие глаза его постепенно заполнялись слезами; затем он с придыханием заговорил: — Я заманю его в великую пустыню, где нашел свой конец даже непобедимый Кир…
— Мы не успеем дойти до пустыни. Двурогий настигнет нас не далее Каспийских ворот, — выпалил везир Набарзан, которого царь всегда считал своей правой рукой. «Вы свой трон получили бесчестным путем благодаря коварству Багоя. Вот почему Ахура — Мазда лишил вас милости!..» — хотел сказать он, и глаза его сверкали. Но, помолчав и остудив пыл, он продолжал уже спокойнее, и снова голос его сделался вкрадчивым, как и прежде: — Я знаю, что выскажу мнение, на первый взгляд, вам неугодное. Но ведь и врачи нередко излечивают болезни очень горькими лекарствами, а кормчий корабля, стараясь избежать кораблекрушения, спасает, что может, жертвуя остальным. Вот и я, которого надоумило небо, осмеливаюсь советовать вам не спасаться бесконечным бегством, а сохранить царство разумным способом…
— Каким же? — жестко спросил царь, устремив на него тяжелый взгляд, его руки нервно тискали пояс халата.
— Мы вступили в войну без благословения богов, и жестокая судьба не прекращает преследовать персов. Нужно все начать сначала при новых знамениях…
— Как же все, что уже произошло, ты собираешься вернуть вспять? — спросил, жестикулируя, царь.
— Передай на время власть и командование другому, который до тех пор будет именоваться царем, пока враг не уйдет из Азии. И тогда, после победы, он вернет тебе твое царство…
— Как ты смеешь?.. — процедил сквозь зубы царь, шаря по поясу, где у него обычно висел кинжал, а ныне отсутствовал. — Не себя ли ты считаешь достойным носить этот титул?..
— Неужели твой разум не подсказывает тебе, что это единственно верный шаг, ты получишь свой трон обратно, ибо Бактрия еще не тронута, согдийцы, саки, инды в твоей власти, много народов, много армий, много тысяч пехотинцев и всадников готовят силы, чтобы достойным образом встретить врага. Направимся же в надежнейшее убежище, в Бактрию, и сделаем временно царем ее сатрапа Бесса. Изгнав врага, он передаст свою условную власть тебе, законному царю.
— Презреннейший раб! Нашел же ты время для измены!.. — закричал Дариявуш, побледнев, он бы заколол своего везира, если бы у него под рукой оказался кинжал.
Впрочем, ему это, наверное, бы не удалось, ибо его сразу плотно обступили бактрийцы. Хотя вид у них был смиренный, однако по глазам нетрудно было заметить, что они готовы и к насилию, если бы царь продолжал горячиться.
«Неужели они подкупили и мою стражу?..» — мелькнула у царя мысль, и он, круто обернувшись, посмотрел на стражников, которые стояли возле двери, на голову возвышаясь над всеми и не сводя с него глаз. Они, видно, решили, что сейчас последует знак — их мечи немедленно поползли из ножен.
Перед глазами царя расплывались лица, однако он заметил, что в комнате уже нет ни Набарзана, ни Бесса. А возле самого уха звучал вибрирующий голос верного Артабаза, который подходившими к случаю словами успокаивал его, теряющего последнюю веру в людей Дариявуша:
— Великий царь, умоляю вас, отнеситесь спокойнее к неразумению или заблуждению некоторых из своих подданных… Ведь наступление врага тягостно нам всем даже при всеобщей вам покорности, а что же будет со всеми нами и со всей страной, если подданные станут отчуждаться от своего царя и разбегаться в разные стороны? Простите их и постарайтесь лучше сплотить вокруг себя верных людей…
Царь стряхнул удерживающие его руки, оттолкнул обступивших его воинов и надтреснутым голосом произнес:
— Господь еще не лишил меня власти и возможности кого карать, кого миловать, а кого сделать моей правой или левой рукой. Вы — мой верный, старый друг, будьте уверены, я еще в состоянии принудить их к послушанию, так же, как двигать вот этими своими конечностями, — и царь поднял вверх обе руки, пергаментно — желтые и дрожащие. — Мои полководцы жаждут сражения с македонянином? Честь и хвала!.. Предлагают идти в Бактрию, где у нас прибавится войска? Хорошо!.. Ступайте все и распорядитесь, чтобы готовились в дорогу.
Стража у двери расступилась, пропуская в ее темный проем полководцев. Последним покинул царя Артабаз.
Войско Александра растянулось вдоль извилистой дороги. Парящим в голубой выси орлам оно, наверное, казалось ползущей по земле змеей со сверкающей чешуей и густой щетиной копий вдоль спины. Она ползла очень быстро, как и подобает ползти змее, преследующей жертву. Впереди ехал на белом рослом коне Александр с седыми от пыли бровями и ресницами, в накинутом на плечи поверх сияющих золотом лат шелковом плаще. Полукольцом обступала его двигающаяся следом агема — конная гвардия, отряд его верных телохранителей. За ними обычно выстраивались когорты гетайров, тяжеловооруженной конницы, состоящей из македонской знати. Но на этот раз гетайры отстали, и гипотоксотам, легкой коннице, вооруженной луками и стрелами, пришлось вопреки традиции обогнать гетайров и следовать за агемой, сохраняя лишь небольшую дистанцию. Ибо коварные персы в любом месте могли устроить засаду, и было рискованно оставлять царя с одной только агемой, хотя ее и составляли отборные воины, способные сражаться один против пяти. Едущие в последних рядах гипотоксоты то и дело оборачивались, обеспокоенные тем, что гетайры отставали все больше и больше. Случись какая неожиданность, им понадобится не менее четверти часа, чтобы подоспеть на подмогу. Хоть и сильны под ними кони, да тяжелы всадники. А о гипаспистах[49] и гоплитах[50] и говорить нечего, их и вовсе не видно за пеленой пыли, застлавшей горизонт… Многие дремлют в седлах. Людей мучит жажда. Они двигались всю ночь, сделав всего два коротких привала. Наступил июль, днем царила страшная жара, двигаться можно было только ночью и на рассвете, пока солнце еще не
