чем в эту минуту могут ему помочь, — достали из карманов кожаные мешочки и бросили на дастархан перед бородачем, который обменялся долгим взглядом с помощником.
— Теперь хватит? — процедил сквозь зубы Шердор, швырнув и свой мешочек.
Бородач, насупясь, отвел глаза. Помощник же его выпятил живот, подбоченился и, сверкая белками глаз, вызывающе сказал:
— И это не деньги… За такую сумму ты сможешь получить ее только после того, как я проведу с ней ночь!.. — и захохотал было, широко раззявя рот, да поперхнулся, схватился за горло.
Словно ласточка сверкнула белой грудкой в воздухе. Пролетев над дастарханом, кинжал вонзился в бычью шею толстяка, чуть пониже кадыка, и тот, выкатив глаза, медленно повалился на бок.
— Ты убил доверенного человека самого Искандара Великого!.. — заорал, вскакивая с места, начальник стражи и, указав пальцем на Шердора, приказал своим: — Взять его!..
Одного из стражников, кинувшегося раньше всех исполнять приказ, Шердор тут же уложил на месте.
— Это разбойники, а не воины царя!.. — возопил начальник стражи, вынимая меч, и перешагнул через дастархан. — Они пренебрегли нашим хлебом-солью[95]! Бей их!.. За каждую пару их ушей Искандар выдаст награду!..
Зазвенели мечи, среди деревьев разгорелась настоящая сеча. Перепуганные караванщики лежали пластом на земле, схватившись за головы, сражающиеся то и дело спотыкались о них. Спутники Шердора были искусными воинами, смеясь, отбивали они удары, успевая при этом перебрасываться друг с другом шутками.
«Видит Бог, не хотел я проливать вашей крови!..» — приговаривал Шердор перед тем, как нанести смертельный удар.
Каждый из них сражался против двоих, а то и троих, да еще подзадоривал противников насмешками: «Ох, и неуклюжие у Искандара воины!.. Нашли кому доверить такой драгоценный товар!..» — и, обернувшись, озорно подмигивали девушкам, которые сидели на том же месте не шевелясь и, кажется, ничего не понимали в том, что происходит.
Стражники наконец не выдержали и пустились бежать.
— Давно бы так… — проговорил Шердор, вложив меч в ножны и утерев с лица пот. — Остановитесь! — крикнул он своим, пустившимся было в погоню. — Не станем отнимать жизнь у тех, кто, образумясь, решил ее спасти!.. Ведь они согдийцы.
Он велел убрать дастарханы, накормить девушек и дать им воды.
Даже когда принесли еду и воду, девушки не сразу поверили, что им желают добра.
— Мы уже два дня не ели, чтобы умереть раньше, чем нас довезут до базара, где торгуют людьми, — сказала одна из них, жадно глядя на хлеб и глотая слюну.
— Теперь вы свободны! — воскликнул Шердор. — Каждая из вас может сесть в арбу или на лошадь и отправиться в любую сторону света. Но сначала выслушайте мой совет, совет брата. Мы — воины Спитамена. Кто пожелает, может отправиться с нами. У нас много красивых холостых джигитов, которым вы станете женами. А кто не найдет джигита по сердцу, будет нам сестрою. Если же кому-то с нами не по пути, неволить не будем, дадим про запас и хлеба, и воды… Но чтобы преодолеть в пустыне даже небольшое расстояние, нужно иметь много сил. Так что ешьте как следует!..
И девушки поверили Шердору. Слезы потекли у них из глаз, хотя они и улыбались. Он поймал на себе благодарный взгляд Тораны, налив в чашу воды, протянул ей. Как только она сделала глоток, девушки принялись за трапезу.
Когда Шердор подошел к ним чуть позже, девушки весело разговаривали и охорашивали друг дружку: причесывали, заплетали косы, подводили брови и ресницы сурьмой. Торана улыбнулась Шердору и сказала:
— Я поняла, кто ты.
День клонился к концу, и солнце, припав к горизонту, просвечивало сбоку рощу, золотя и стволы деревьев, и траву под ним, и девушек. Поодаль, словно небольшой холм, возвышалась груда тюков, скинутых с верблюдов, стояли распряженные арбы с задранными кверху дышлами, привязанные к колесам лошади и верблюды ели, хрумкая, ячмень из подвешенных к их мордам торб. Ночь придется, видно, скоротать здесь, а уж на заре тронуться в путь.
Торана не сводила с Шердора глаз, будто ждала чего-то. Он рукой сделал ей знак подняться:
— Иди за мной.
Девушка повиновалась. Ступала рядом неслышно, легкая, словно ветерок. И снова Шердор почувствовал, как от ее близости все сильнее начинает колотиться сердце.
— Ты художник? — спросила Торана.
От волнения у него перехватило дыхание, и он лишь кивнул.
— Стену в нашем «голубом зале» ты разрисовывал?
Он опять кивнул.
Роща осталась позади, и они медленно удалялись в степь. Тут уже была не твердая земля, как вблизи колодца, а песок, мягкий и теплый, ноги погружались в него по щиколотки. Кое-где пучками росла трава, служа укрытием для всякой мелкой живности, обитающей в пустыне.
Шердор заметил, что Торана извлекла из-под платья кулон и держит его, нежно поглаживая пальцами.
— Эту вещицу ты мне передал?
Шердор произнес сдавленным голосом:
— Я попросил об этом твою служанку Мохиен.
Торана вдруг остановилась и, глянув на раздувшееся красное солнце, с тревогой спросила:
— Куда ты меня ведешь?
— Я хочу сделать тебя своей женой.
Девушка коротко рассмеялась:
— Мне кажется, меня за эти дни покинула душа, я холодна, как камень, и вряд ли смогу стать тебе женой, о какой ты мечтаешь. Не лучше ли подождать, пока я вновь оживу? — сказала девушка и протянула ему руки.
Он сжал ее маленькие теплые ладошки и со страстью проговорил:
— Я и так слишком долго ждал…
Торана опустила голову, помолчала, разглядывая висевший на груди кулон, и тихо произнесла:
— Что ж, если ты умеешь вдохнуть жизнь в холодный камень, кто знает, может, и меня оживишь, — и, посмотрев ему в глаза, сказала: — Веди меня в свой дом.
Шердор грустно улыбнулся:
— Нет у меня дома. Я странник, для которого в погожий день крышей служит небо, а в непогоду — крона дерева, постелью же — трава.
— Где же мы будем жить?
— Ты будешь следовать за мной, как нитка за иголкой.
— А спустя какое-то время не возникнет ли у тебя желание избавиться от меня, как избавляются от наложницы?
Шердор вспыхнул и покачал головой:
— Порукой тому — моя любовь.
Торана обвила его шею руками и приникла к груди. «Невозможно долго удерживать воду в ладонях…» — услышал он шепот и стал покрывать ее лицо поцелуями. Они медленно опустились на колени. Верхний краешек солнца исчез за горизонтом, и стало темно, и весь мир перестал для них существовать.
