— Мама, ты тоже была единственной у родителей? — обратился к Одатиде Соймиш.
— Но я не считалась красавицей из красавиц, — продолжала бить в одну точку Одатида и глянула на мужа, ожидая, как видно, опровержений.
Но Спитамен насупил брови и, пропустив очередную колкость жены мимо ушей, продолжал:
— Однажды Одатиде приснился молодой царь Заридор, и она полюбила его… Но, оказывается, в ту же самую ночь и Заридору приснилась Одатида, и с той самой минуты он потерял покой. И это было понятно, ведь в целом свете не было девушки равной по красоте Одатиде. Но не было, разумеется, и юноши такого же стройного, сильного, ловкого, благородного, умного, как Заридор.
Заридор поступил так, как поступил бы на его месте любой другой: послал к Омарту сватов с просьбой отдать ему в жены дочь.
Омарт же принял сватов холодно. Ответ был резок. «Я свою дочь в чужую страну не отдам!» — сказал он и вышел из комнаты, где принимал гостей, давая понять, что разговор окончен.
После этого Омарт решил поскорее выдать красавицу дочь за того достойного батыра, которого она сама выберет в своей стране. Однажды Омарт созвал на пир множество гостей. Во дворец съехались знаменитые батыры, прославившиеся в состязаниях и сражениях. В разгар пира явился царь, ведя за руку дочь. Он налил в золотой кубок вина и, вручая его дочери, сказал: «Подай этот кубок тому, кто тебе больше всех понравится, за того и замуж пойдешь!» Дочь уронила кубок, сделав вид, что нечаянно, и вино пролилось. «Здесь нет того джигита, которого я видела во сне. Потому кубок и выскользнул у меня из рук», — сказала она отцу.
Спустя какое-то время домчалась и до Заридора весть о том, что Омарт вознамерился выдать дочь замуж, и каждый месяц устраивает пиры, и собираются на них претенденты на руку его дочери. Отец велит ей подать кубок с вином тому из джигитов, кто придется ей по сердцу, но всякий раз, когда она обходит гостей, кубок падает у нее из рук. В зале для гостей все ковры уже красные от вина.
Заридор переоделся в простолюдина и, не теряя времени, отправился в страну Омарта. Молодой царь был ловок и сметлив, во время пира всеми правдами и неправдами ему удалось пробраться во дворец. И в тот самый момент, когда царская дочь обходила гостей с кубком в руках, он ухитрился протиснуться вперед вместе с теми, кто прямо-таки из кожи вон лез, чтобы не остаться не замеченным красавицей. Кичливые и самоуверенные батыры, возмущенные присутствием среди них простолюдина, облаченного в одежды из шкур, пытались отпихнуть его. Но не тут-то было, он нисколько не уступал им ни в силе, ни в ловкости…
Царевна, как и прежде, уронила кубок. Но Заридор успел поймать его на лету, да так, что и капля не выплеснулась, и снова вложил ей в руки. Глянула на него Одатида и замерла: это был тот самый юноша, который ей приснился. Она улыбнулась ему и протянула кубок…
Омарт, схватившись за голову, без чувства повалился на трон. А оскорбленные батыры один за другим покинули дворец, проклиная в душе не в меру своенравную царевну.
Придя в себя, царь приказал изловить наглого пришельца, облаченного в козьи шкуры, и заковать в цепи, а дочь запереть в комнате, что находится в самой верхней части башни, и не выпускать.
Но молодых влюбленных уже и след простыл. Они мчались на быстрых конях в дальние края, где никто не сможет отыскать их и отнять у них счастье…
Счастливы они были долго, прожили вместе до глубокой старости, умерли оба в один и то же день, ибо не могли жить друг без друга.
Когда Спитамен умолк, сыновья вопросительно посмотрели на мать. Она взъерошила на затылке Соймиша волосы и сказала с улыбкой:
— Вот эта легенда и нравилась вашему дедушке. В честь той самой девушки он назвал меня Одатидой.
Детям не часто приходилось видеть отца и мать вместе. Большую часть времени они проводили с матерью. Отец теперь бывал дома еще реже, чем в былые времена. И если Одатида, тоскуя по нему, умела это скрывать, то дети надоедали ей расспросами и тем самым усугубляли душевные муки ее и досаду. Отсутствие отца она объясняла им всегда одинаково — мол, занят важными делами, ведь ему приходится заботиться не только о них, своей семье, но и обо всем их юрте. А там, кто знает… И старалась гнать от себя подальше нет-нет, да и возникающие сомнения.
Сегодня Одатида, видя, как ласков муж с сыновьями, впервые за последнее время ощутила в душе покой.
— Давайте отгадывать загадки, — предложил Баркиш. — Ты, Рамтиш, мастер их придумывать, давай что-нибудь новенькое, а мы с Соймишем поломаем голову… — обратился он к младшему брату.
— Я сейчас такую придумаю, что даже папа с мамой не отгадают, не то что вы, — сказал Рамтиш и задумался, закатив глаза и прижав к щеке указательный палец; он что-то шептал и пыхтел от усердия.
— Пока ты думаешь, давайте-ка я загадаю, — предложил Спитамен. — Кто не отгадает, тому какое наказание?
— Щелчок!.. — смеясь, воскликнули Соймиш и Баркиш.
— Ну, так слушайте. Под широким мостом висит мешок с молоком.
Все притихли. Каждому из мальчишек хочется отгадать первым. По их лицам видно, как напряженно они думают. И Одатида сделала вид, что мучительно думает, переглянулась с мужем, он подмигнул ей.
— Ну?.. Ну?.. — поторапливал отец и уже сложил пальцы, приготовясь отпускать щелчки.
— Папа, а разве молоко наливают в мешок? — усомнился Рамтиш.
— А творог, по-твоему, как делают?! — сказал Баркиш, надавив ему на нос указательным пальцем.
Рамтиш изловчился и сам схватил его за нос. Они чуть было не сцепились, да отец прикрикнул нарочито строго:
— Кто умеет шевелить мозгами, рукам зря воли не дает!..
А Соймиш тем временем радостно закричал:
— Корова — а–а!.. Я отгадал!..
— А при чем тут мешок? — недоуменно развел руками Баркиш.
— Вымя — а!.. — хлопал в ладоши Соймиш.
— Молодец! — сказал отец. — Мне причитается щелчок, — и подставил сыну лоб.
Однако Соймиш спрятал руки за спину, не осмелясь проявить такое непочтение к отцу.
— Пусть за вами будет должок! — сказал он. — А теперь загадаю я!
— Пожалуйста!
— Мешочек, кругленький на вид, весь рубинами набит. Что это?
Спитамен и Одатида переглянулись, пожали плечами, делая вид, что им не под силу отгадать такую трудную загадку.
— Грана — а–ат!.. — закричал Рамтиш, сияя.
— Правильно, — кивнул Соймиш и подставил лоб.
— Оказывается, загадывать не менее рискованно, чем отгадывать, — проговорил Соймиш, потирая красное пятно на лбу.
— Можно я загадаю? — вскинул руку Рамтиш. — Шагает рядом с человеком, оставляет следы с монету.
— Это палка моего дедушки, — сказал, почти не задумываясь, Баркиш и просиял, когда младший брат кивнул и подставил лоб для щелчка. — Теперь моя очередь загадывать!.. Я вечером разбросал по крыше золотистый сноп, а утром встал — ни соломинки.
Опять все притихли. Дети переглядывались, будто могли прочесть мысли друг друга. Чтобы их рассмешить, Спитамен хлопнул себя по лбу и воскликнул:
— Я угада — а–ал! Ты хотел просушить ячмень, а ветер все сдул!
— Нет! — громко засмеялся Баркиш.
— Что же ты так оплошал, Спанта? — сказала Одатида, с сочувствием глядя на мужа.
— Что поделаешь, — развел руками Спитамен. — Уж больно трудная загадка, я сдаюсь, сынок. Заслужил щелчок, приступай.
Но Рамтиш стукнул по руке брата.
— Не смей! — сказал он и подставил свой лоб: — Щелкни меня вместо папы!.. И вместо мамы тоже можешь!.. И вместо Соймиша!..
