свое мнение и не попытался утешить ее глупой банальностью. И за честность она его уважала.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Я запомню ваш совет, Зоэ.
Мерсер шагнул на дорожку, и собаки тут же радостно запрыгали вокруг него. Зоэ наклонилась погладить Бонни.
— Иди сюда, Бон-бон! — приговаривала она, потрепав собаку за уши, чтобы разрядить напряжение. — Да, эта собака вам крайне предана.
Мерсер чуть улыбнулся.
— Она и вас любит, — признал он. — Озорник один из ее щенков. Он всех обожает. Но мы с Бонни редко разлучались за последние двенадцать лет, а то и больше.
Седая морда собаки была тому подтверждением. Двенадцать лет — весьма почтенный возраст для животного. И по глазам Мерсера было заметно, что он прекрасно это сознает. Зоэ всегда думала, что Мерсер из тех, кто любит своих собак больше, чем людей. И она его не винила.
Вместе они вернулись к лестнице, где она отказалась опереться на его руку.
— Так я могу спуститься к морю? — живо спросила Зоэ, когда они поднялись на следующую ухоженную лужайку.
Мерсер стоял ступенькой выше, руки сжаты за спиной, широкие плечи загораживают солнце, пристальный взгляд скользит по ее лицу.
— Можете, — наконец ответил он. — Если с вами буду я.
— Вы? — отозвалась она недоверчивым эхом. — Не Робин?
Что-то мелькнуло у него на лице и столь же стремительно исчезло. Гнев вернулся, подумала Зоэ.
— Робин может поступать, как ему нравится, — ответил Мерсер. — Но он не спускался со скал несколько лет, а тропинка опасна. Так что, боюсь, придется вам смириться и еще день провести в моем обществе.
— Мерсер, мы с Робином не идиоты, — вздохнула Зоэ.
— А я этого и не говорил! Но, тем не менее, вы пойдете со мной, — строго сказал он. — Или не пойдете вообще.
Но Зоэ едва слышала его и не понимала почему. Было что-то в его позе, в широком развороте плеч, в том, как он держал руки… будто больше не желая подать ей руки. Его лицо, слабо тронутое загаром, казалось внушительным и строгим.
О, Мерсер никогда не был так красив, как Робин. Его глаза слишком холодны, подбородок слишком резко очерчен. И все же у нее перехватило дыхание, запрыгал пульс. Его глаза… Строгий, твердый взгляд смягчился, и вдруг ей захотелось…
— Зоэ? — тихо окликнул он.
— О… да, простите! — Она резко подхватила юбки, но, торопясь, шагнула неловко. Наступив на подол нижних юбок, она нырнула вперед под треск рвущейся ткани.
— Зоэ!
Мерсер ловко поймал ее, одной рукой за талию, другой под локоть. Она затрепетала в его руках, в ответ он чуть приподнял ее и прижал к себе. Его аромат омывал ее: запах свежей накрахмаленной рубашки, табака и чего-то неведомого, мужского. На мгновение они так и замерли, ее руки уперлись ему в грудь, а нос едва доставал до того места, где из жилета показывался галстук.
Голова у Зоэ закружилась, но вовсе не оттого, что она оступилась. Вернув равновесие, она подняла глаза и хрипло втянула воздух. Какой-то долгий неописуемый миг твердые чувственные губы Мерсера парили над ее ртом, его веки тяжело опустились. Внутри у нее все перевернулось, Зоэ инстинктивно запрокинула голову.
И ничего не случилось.
— Зоэ… — хрипло произнес он.
— Д-да? — заморгала она. Мерсер опустил руки.
— Вы в порядке?
Жар хлынул ниже, ее сердце заколотилось в груди.
— Да, вполне. — Она оторвала руки от его груди и призвала на помощь все свое здравомыслие. — И я начинаю думать, Мерсер, что вы кое в чем правы, — добавила она, затаив дыхание. — Если человек не может благополучно пройти через сад, то нечего и думать о спуске со скал.
Но он не улыбнулся. Он молча смотрел на нее. И Зоэ вдруг охватило пугающее ощущение, что она только что пропустила… упустила что-то, меняющее жизнь. В какой-то миг показалось, что все, чего она когда-либо хотела, в пределах ее досягаемости.
И она по-дурацки прозевала это. Что-то большее, чем игранный донкихотский эпизод в саду с мужчиной, который был когда-то ее героем.
Нет, Мерсер слишком реален и слишком мужчина, чтобы быть предметом девичьих фантазии. Но болезненное чувство потери не покидало ее, и Зоэ заморгала, отгоняя слезы, чувствуя себя глупой девчонкой.
Именно тогда что-то в ней дрогнуло и разрушилось. Возможно, это отзвуки ее детских мечтаний, наконец, уступили дорогу холодной действительности. И единственное, за что осталось бороться, — это осколки дружбы.
— Мерсер, — тихо сказала Зоэ. — Почему вы так меня не одобряете? Когда вы престанете считать меня маленькой озорницей и нарушительницей спокойствия?
Он напряженно улыбнулся:
— Думаю, когда вы перестанете ею быть.
— Почему вы не можете пожелать нам счастья? — прошептала она. — Дело сделано, Мерсер. Нравится нам это или нет.
Он смотрел в глубину сада.
— Я хочу, чтобы мы все были счастливыми, Зоэ, включая моего брата.
Зоэ легко тронула его руку. Она не знала, когда его мнение стало иметь для нее значение, но это было так.
— Вы думаете, что я не могу сделать его счастливым, — сказала она. — Но я сделаю, Мерсер, сделаю. Я его в это впутала… думаете, я не понимаю? И я сделаю его счастливым, даже если это меня убьет, слышите?
На лице Мерсера отразилась смесь эмоций. Его тяжелые веки снова опустились, и у Зоэ заколотилось сердце. Видение из прошлого, опасное и непрошеное, внезапно снова вспыхнуло перед ее внутренним взором. Рот Мерсера у ее губ. Ощущение того, как он прижимал ее к себе, медленно проникая языком в ее рот. Это был ее первый поцелуй, и теперь у нее появилось чувство, что она с тех пор ищет что-то, хоть отдаленно подобное.
О Господи, что с ней?
— Я сделаю вашего брата счастливым, Мерсер. — Ее голос дрогнул. — Клянусь.
— Сделаете? — Мерсер резко повернулся и зашагал дальше. — Я надеюсь, Зоэ, что сделаете. Так всем будет лучше.
Зоэ опустила взгляд.
— Знаете, — тихо сказала она, — я все-таки немного устала.
— Тогда отложим нашу прогулку до другого раза? — предложил он почти с облегчением.
Зоэ заставила себя посмотреть на него.
— Да, если хотите, — выговорила она. — Думаю, мне лучше отдохнуть перед обедом.
Мерсер ответил своим обычным полупоклоном.
— Как пожелаете. Проводить вас в ваши покои?
— Нет. — Она покачала головой. — Я справлюсь, спасибо.
— Тогда что же… до обеда.
Она слышала хруст гравия под его ногами. Слышала, как он щелкнул пальцами, и собаки бросились к нему мимо нее. Снова на глаза навернулись слезы, и снова она отогнала их. И Зоэ внезапно захотелось, захотелось больше всего на свете, чтобы Мерсер не думал о ней плохо.
Резко повернувшись, она посмотрела на него.
— Мерсер!
