сказала она. Нэш пожал плечами:
– Отец хотел исправить в нем несколько букв, чтобы оно звучало по-английски – Стивен. Так ему больше нравилось. Но я отказался менять имя.
– Желание вашего отца нельзя назвать неблагоразумным, – заметила Ксантия. – Он обиделся на вас, когда вы отказались подчиниться ему?
– Я часто разочаровывал его, – ответил Нэш. – Порой я делал это намеренно. Он хотел лишить меня всего того, что отличало и отдаляло меня от англичан. И мне это не нравилось. Вернувшись на родину, он вдруг проникся любовью ко всему английскому. Такое поведение отца смущало меня.
– Вы тогда были очень молоды, – сказала Ксантия. – Судьба забросила вас в Англию, в незнакомую среду. К чужому языку и чужим обычаям надо долго привыкать. Поэтому вы цеплялись за все, что считали родным и близким.
– Вы очень мудро рассуждаете.
– Потому что такая ситуация хорошо мне знакома. Когда наши родители умерли, ни один из родственников, живших в Англии, не захотел предоставить кров мне и моим братьям. Нас отправили на Барбадос, к старшему брату отца.
– Такое отдаленное, экзотическое место, должно быть, поразило ваше воображение.
Ксантия печально улыбнулась.
– Вы правы. Я была тогда еще слишком мала, но моих братьев этот переезд ошеломил. В отличие от меня они хорошо помнили счастливую беззаботную жизнь в Англии, в кругу семьи. Резкая смена обстановки нанесла им серьезные душевные травмы.
Некоторое время они молчали, потом Ксантия попросила:
– Расскажите о своей матери. Она, наверное, была настоящей красавицей?
Нэш посмотрел на нее с удивлением:
– Почему вы так решили?
– Потому что вы очень красивы. – Подцепив на вилку кусочек огурца, Ксантия поднесла его ко рту Нэша. – Причем у вас совсем не английская внешность.
– Моя мать не была англичанкой, – сказал маркиз, прожевывая огурец. – Именно поэтому ей всегда было не по себе в этой стране, Я до сих пор считаю, что ее бегство от семьи было проявлением эгоизма, однако хорошо понимаю, что она должна была чувствовать, находясь в Англии.
– Она очень тосковала по родине?
– Не то слово. – Нэш протянул Ксантии бокал с вином. – И я с молоком матери впитал любовь к Монтенегро и верность союзу с Россией. Отец тоже внушал мне, что эти два чувства – священны.
– А что произошло потом, когда вы переехали в Англию?
– А потом все перевернулось с ног на голову. Характер отца очень изменился.
– Да, понимаю, – кивнула Ксантия. – Жизнь моих старших братьев тоже изменилась, когда они получили наследство.
– Расскажите об этом подробнее, – попросил Нэш. – Ваши братья стали состоятельными людьми?
– Главным наследником стал мой старший брат Люк. К нему перешли плантации, находившиеся на острове, и запущенное поместье в Англии. Но все это нельзя было назвать богатством. Наследство стало скорее обузой, нежели улыбкой судьбы. А Киран – второй сын в семье, он моложе Люка. Он не ожидал, что станет главным наследником, и не хотел этого. Но в жизни часто происходят трагедии, которые все меняют. Наш старший брат погиб во время бунта рабов. Это было ужасно… Мы с Кираном очень тяжело переживали его смерть.
Нэш содрогнулся.
– Какая страшная смерть… – пробормотал он. Ксантия пожала плечами:
– Не думаю, что в намерения рабов входило убийство Люка. Но по воле судьбы он оказался на поле в тот момент, когда рабы со всех сторон подожгли тростник. Волнения рабов и поджоги часто случаются на Барбадосе. В тот день не только мы пострадали.
– Значит, разбираться с последствиями бунта пришлось уже младшему брату. О Боже, ваш рассказ вызвал у меня даже некоторую симпатию к Ротуэллу. Впрочем, я уверен, что это скоро пройдет.
– Надо же! – со смехом воскликнула Ксантия. – К нему редко кто-нибудь испытывает симпатию. Но я люблю брата. Мы с ним очень близки… Хотя трудно объяснить, в чем состоит эта близость.
Некоторое время они ели молча.
Ксантии было комфортно с Нэшем, даже когда оба молчали. Время от времени он поднимал на нее глаза и улыбался. Им не требовались слова, чтобы понять друг друга. Неловкости за столом не возникало. В этот вечер темные необычные глаза маркиза казались загадочными – они словно излучали какой-то таинственный свет.
– Вы, должно быть, унаследовали глаза матери, – неожиданно проговорила Ксантия.
Нэш криво усмехнулся.
– Да, верно, я действительно многое унаследовал от матери. Именно поэтому меня трудно принять за англичанина.
Ксантия положила ладонь на его руку.
– Мое сердце готово выпрыгнуть из груди, когда я вижу ваши глаза, – прошептала она.
Выражение его лица смягчилось.
– Мне было бы достаточно, если бы оно у вас просто немного замирало.
Откинувшись на спинку стула, Ксантия отложила вилку. Нэш взял графин и налил вина в бокал, из которого они пили. Ксантия, не отрываясь, следила за движениями его изящной руки.
– Возможно, мой вопрос покажется вам бестактным, но я давно хотела спросить… А как умерла ваша мать?
Глаза Нэша затуманились.
– Подробности ее смерти неизвестны. – Он резким движением поставил графин на стол. – Приняв решение навсегда покинуть Англию, мама, попросила меня проводить ее до Даниловграда. Несмотря на юный возраст, я был довольно крепким парнем – привык к длительным переездам и путешествиям. Однако отец заявил, что я еще слишком мал. И тогда Петар, мой старший брат, вызвался проводить маму. Отец и его не хотел отпускать, но брат настоял на своем. Они отправились в путь, а через несколько дней попали под… как это называется? Перекрестный огонь?
Ксантия кивнула.
– Тогда еще шла война с Наполеоном, и вся Европа прекратилась в огромное поле битвы, – продолжал он. – Мама и Петар намеревались обогнуть Испанию, а затем пересечь Италию, но им это не удалось. Они погибли в Барселоне, во время захвата этого города французами.
– Ужасная трагедия, – пробормотала Ксантия. – А мы на Барбадосе почти ничего не слышали о войне. Она не докатилась до нас.
– Вам повезло.
– Вы были сердиты на мать? – осторожно спросила Ксантия.
На лицо маркиза набежала тень.
– Я не понимаю, как мать могла бросить своих детей. Да, Петар был уже почти взрослым, он сам мог в какой-то мере решать свою судьбу. Но я-то был еще ребенком… Мы с братом страдали в Англии точно так же, как и она. И тем не менее мама даже не попыталась увезти нас домой.
«Увезти нас домой…» Значит, Нэш считал, что его родина – на континенте, а не здесь, на Британских островах. Ксантия была рада, что Венденхейм не слышал сейчас этих слов.
– Нэш, откуда вы знаете, что ваша мать не пыталась вас увезти? Никому не известно, о чем говорили ваши родители наедине.
Он как-то странно посмотрел на нее:
– Что вы хотите этим сказать?
– Английские законы очень строги, – ответила Ксантия. – Где и с кем живут дети – это решает только отец. От матери ничего не зависит. Возможно, она пыталась увезти вас с собой, а ее просьба к вам сопровождать ее в поездке была всего лишь уловкой. Сколько лет в то время было вашему брату?
– Восемнадцать, – ответил Нэш. – Он уже сшил себе военный мундир.
– Значит, вы были намного моложе… – в задумчивости проговорила Ксантия. – Именно поэтому ваша мать пыталась в первую очередь вывезти из Англии вас.
Подобные мысли никогда не приходили Нэшу в голову.
– Я всегда воспринимал свою мать как стихию, как явление природы. Она была гордой, своевольной, непредсказуемой. Трудно себе представить, что она могла бы подчиниться законам Англии, да и любой другой страны.
– Несмотря на всю свою дерзость и своеволие, ей не удалось вывезти из страны сына английского маркиза, – заметила Ксантия. – Если бы она это сделала, ее обвинили бы в серьезном преступлении.
Нэш пожал плечами:
– Какой смысл обсуждать теперь эту тему? Как бы то ни было, но я остался здесь, в Англии. Теперь я маркиз Нэш, и на мои плечи легли обязанности, которые накладывает титул.
Ксантия не стала продолжать этот разговор, было ясно, что Нэш не желал его поддерживать. Они перешли к фруктам. Маркиз выбрал самое сочное, спелое яблоко, отрезал ножом кусочек и протянул Ксантии.
– Что за человек был ваш дядя? – спросил он.
– Мот и бездельник, – ответила Ксантия. – К тому же он много пил.
– Бедняжка! Как же вы жили с ним под одной крышей.
Ксантия вздохнула.
– Теперь, став старше, я испытываю к нему жалость и сострадание. Ему было около сорока, когда мы неожиданно свалились на его голову. Дядюшка был закоренелым холостяком – не умел обращаться с детьми. Плантации же приносили ему доход, вполне достаточный для того, чтобы покупать выпивку, играть в кости и иметь женщин. Только это ему и требовалось. Его очень даже устраивала такая жизнь.
– Он мог бы отослать вас обратно в Англию. Это было бы честнее, чем постоянно намекать на то, что вы – нежеланные гости в его доме.
– Намекать? – с усмешкой переспросила Ксантия. – Он и не думал намекать. Дядя открыто поносил нас последними словами, называя «падалью и вонючими щенками». Он был скор на расправу и частенько поколачивал нас за провинности. Но дядя так и не отправил нас в Англию. Думаю, что он побаивался угроз тети Оливии.
– Угроз? Она угрожала ему?
Ксантия пожала плечами.
– У дяди были какие-то нелады с английским законом. Как бы то ни было, но мы выжили на Барбадосе. А вот наш дядюшка через десять лет умер. Киран, смеясь, утверждал, что его подкосило наше неожиданное появление в его
