авеню, которую она случайно нашла, можно было бы назвать пентхаузом, [27] или «подходом к пентхаузу», как она колко заметила своей семье.
– Есть смысл, – сказала она им, – включить арендную плату в деловые расходы. – Лучше я буду заниматься дизайном там, чем снимать для этого студию. Это позволит нам снизить налог.
Отец и братья смотрели на нее широко раскрытыми глазами. Им и в голову не приходило, что Маккензи когда-нибудь может потребоваться студия.
– И они согласились! – говорила она позже Элистеру с триумфальным сиянием в глазах. – Я больше и шага не сделаю снова в эту жуткую квартиру в Виллидж. А новая квартира такая огромная! Говорю тебе, Элистер, это, черт побери, пентхауз!
Она потащила его туда, захватив целую сумку доритос[28] и самую большую банку икры, какую только могла найти в отделе деликатесов «Блумингдейла». Квартира располагалась на двух верхних этажах небольшого престижного дома с швейцаром и очень респектабельными жильцами.
– Я здесь буду казаться странной личностью, – говорила Маккензи, устраивая пикник в центре большой, пустой гостиной. Элистер прошел по гулким огромным комнатам, заглянул в ванную и на кухню. Когда он вернулся, она протянула ему чипс.
– Ты единственный человек в мире, – заявил он, – который ест белужью икру с чипсами!
– Ну и что! Я чувствую себя такой богатой, что могу есть все, что только захочу. – Она засмеялась. – Когда кончатся чипсы, буду пользоваться собственными пальцами!
Элистер опустился рядом с ней, и она стала кормить его из своих рук.
– Мои никогда не уважали меня, – говорила она, – но по тому, как они обращаются со мной, я вижу, что они считают меня гусыней, которая откладывает золотые яйца моды. – Глядя на икру, она вдруг нахмурилась: – Это мне даже не нравится, но я намерена отыскать в ней вкус. И во всем остальном, что стоит дорого.
– Ты переросла меня, Мак, – сказал Элистер, – ты достигнешь большего, чем я мог и мечтать…
– Ты должен быть счастлив за меня, потому что ты верил в меня, – сказала она, сунув руку ему между ног и играя там, чтобы возбудить его.
Его глаза сделались нежными и томными, когда он наблюдал за ней. Маккензи захихикала, расстегнула молнию на его брюках и высвободила его член. Элистеру многого и не требовалось – он уже был готов. Он задрал на Маккензи свитер и начал сосать ее груди. В шутку она сначала намазала немного икры на его член, а потом медленно слизала ее с него. Он взял немного икры на кончик пальца и намазал на ее соски, потом, наклонив голову, тоже слизал ее. Она в восторге заверещала.
– О Господи, это действительно здорово! Готовая принять его, она сняла с себя одежду.
– Мой сладкий Элистер! – пробормотала она, зажмурив глаза, когда он вошел в нее, и стала медленно двигать бедрами навстречу ему, словно они танцевали. Она запустила пальцы в его тонкие белокурые волосы, а он не спеша усиливал ее возбуждение. Он никогда не делал ошибок, всегда был таким нежным. Когда Маккензи почувствовала, что ее наслаждение приближается к пику, она стала долго и судорожно вздыхать, и он воспринял это как сигнал, что и ему можно кончить. Он тогда задвигался так быстро, что она достигла еще одного оргазма, а затем они кончили одновременно. В спазмах содрогалось все его тело, он громко стонал, и она тоже разделяла его наслаждение. Это было самое прекрасное чувство в мире – знать, что она способна дать мужчине такое наслаждение. Прошло несколько минут, их дыхание вошло в норму. Им снова стали слышны звуки с улицы.
– Я хочу купить самую красивую мебель, Элистер, – пробормотала она, – итальянскую, стильную. «Блумингдейл» открыт допоздна – ты не сходишь со мной?
Они проходили через ее бутик. Было пять часов дня, и покупатели разглядывали вещи на вешалках.
– Я хочу поговорить с тобой кое о чем, – негромко сказал Элистер. – Я работаю для «Голд!», или как?
– Но ты ведь все время здесь, разве не так? – Маккензи пощекотала ему подбородок. – А кем бы ты хотел быть? Генеральным менеджером?
Он нахмурился:
– Может быть, ты бы поговорила предварительно со своей семьей, прежде чем раздавать должности?
Маккензи привела в порядок стопку ярких свитеров, сложив их в акриловый куб.
– А как ты думаешь, за что я сражалась с ними всю неделю?
Он побледнел, и она увидела, насколько это было для него важно.
– Значит, они не хотят меня? – Он пытался говорить бесстрастно.
– Ох, беби! – Она сделала большие глаза. – Я должна воевать за каждый пустяк, значит, и за тебя! И мы хотим тебя, Элистер!
Она импульсивно обняла его, и стоявшая рядом покупательница хихикнула.
– О'кей, но я хочу настоящий контракт, Мак, – предупредил Элистер, – и приличное жалованье.
– Да? Вот так неожиданно хороший контракт? Мне не нравится, что ты относишься к этому так серьезно. Для меня это еще похоже на игру в магазин. В чем дело? Тебе нужны деньги? – Она нагнулась над прилавком, нажала на клавишу кассового аппарата, вытащила из него пачку двадцатидолларовых банкнот и протянула ему. – Слушай, тебе достаточно только попросить меня, дорогой. Господи, я знаю, что ты так работаешь ради меня, что у тебя задница отваливается.
Он взглянул на деньги, которые она совала ему, затем на покупательниц вокруг.
– Мак, – сказал Элистер, – так не делают…
