— Менеер, — услышал он вдруг, — здесь курить запрещается.
Блеекманс покраснел и извинился перед местной блюстительницей порядка. Он снова укрыл сигару в нагрудном кармане, спрятал и спички. Куда теперь? Он еще немного посидел, погруженный в мечты, услышал вдали протяжный вопль паровоза и вдруг вспомнил про зал ожидания на вокзале. Да, конечно, это то, что нужно. Туда тоже пускают задаром.
Именно потому, что он чувствовал себя так неуверенно в читальне — этом прибежище высоколобых, — он не решался сразу встать и уйти. Дочитал до конца о Гран-Чако и стал прогрызаться сквозь биографию кардинала Гранвель,[26] но, дойдя до Кровавого совета,[27] расстроился и захлопнул книгу.
— Разрешите подать вам пальто? — спросил гардеробщик.
— Буду очень благодарен, — ответил старик.
Опасаясь, как бы во время этой процедуры не придавить сигару, Блеекманс положил ее на столик и сунул руки в рукава пальто.
— О, большое вам спасибо, — сказал служитель, — сигара — высший класс. Выкурю ее с толком, на свободе.
И он осторожно сунул сигару во внутренний карман.
Слово
Меня послали в одно государственное учреждение за материалом, за которым редакция моей газеты охотилась уже давно. Обойдя пять комнат, не имевших отношения к делу, я наконец оказался у нужного окошка, за которым человек тридцать обоего пола что-то писали, всем своим видом изображая кипучую деятельность.
— Ну да, вы уже не первый раз обращаетесь за этим материалом, не так ли? — сказал чиновник, подошедший, чтобы выслушать мой вопрос. — Что ж, он почти готов. Осталось только эпибрировать. Так что заходите на той неделе…
— Хорошо, — сказал я и отправился восвояси.
Но, идя по коридору, я задумался: что же это за термин такой — эпибрировать? Апробировать, визировать, координировать — такое я слышал, но слово «эпибрировать» было мне совершенно незнакомо. Я представил себе разговор, который сейчас произойдет у меня с моим шефом. «Ну, где же материал?» — «Его еще должны эпибрировать». — «Это еще что такое?» — «Понятия не имею»… Я буду выглядеть дурак дураком. Хотя слишком явно обнаруживать свое невежество всегда неприятно, я после непродолжительной внутренней борьбы вернулся и вошел прямо в зал. Тридцать пишущих все как один отложили в сторону свои административные перья и благожелательно воззрились на меня.
— Да, менеер, что вам угодно? — спросил тот самый чиновник.
— Я хочу узнать, — через силу выговорил я, — вы только что употребили слово «эпибрировать»… Наверное, мой вопрос покажется вам глупым, но что, в сущности, это значит?
Ропот одобрения пробежал по рядам, и тот самый чиновник тоже выглядел немного взволнованным; он схватил меня за руку и произнес:
— Воистину, менеер, это достопримечательная минута.
— Почему?
— Потому что вы спросили, что это значит. А это не значит ничего. Это просто слово. Я сам его придумал. Однажды у нашего окошечка появился надоедливый посетитель, он приставал к нам, чтобы мы поторопились с вопросом, решение которого требовало времени. Я сказал: «Менеер, вы совершенно правы, но дайте нам еще недельку, дело надо эпибрировать». Слово родилось у меня само собой, от полноты душевной. Подействовало оно великолепно: посетитель успокоился и ушел.
Это слово скоро стало незаменимым. Ибо оказалось, что оно бывает кстати в любой мыслимой ситуации. «Нет, менеера Фредерикса нет на месте, сегодня он всю вторую половину дня занят эпибрацией». В ответ посетитель говорит «а-а» и смиряется, неохотно, но почтительно. Полезно бывает дать непосвященному папку с делом и сказать: «Будьте добры, проэпибрируйте это». В таких случаях лицо, получившее папку, удирает и делает с ней что-то такое, что, по его ощущению, наиболее близко соответствует смыслу этого завораживающего слова. Однажды, — рассказывал чиновник, — мы даже поставили на стол к одному из наших высших начальников коробочку с губкой и написали сопроводительную записку: «Не будете ли Вы так добры лично проэпибрировать дырочки на этой губке?» На следующее утро начальник, интеллигентный человек, имеющий ученую степень, написал на той же записке: «Губку исследовал, все в порядке». Как видите, он поступил осмотрительно. Умолчал о своем неведении, но и не попался на эпибрацию.
Я высказал свое глубочайшее почтение к философским основам этого эксперимента и был уже у двери, когда чиновник окликнул меня:
— Менеер… я, конечно, не претендую, но все-таки это мое изобретение… в общем, нельзя ли взять меня на заметку в смысле какой-нибудь премии или чего-нибудь в таком роде?
— Я выясню.
— А как я узнаю ответ? — спросил он, сгорая от нетерпения.
— Ждите, — сказал я. — Я буду вас эпибрировать.
Вранье
Симпатичные люди эти Флоодорпы, но, после того как мы с женой просидели у них два часа, я все- таки подумал, что где-нибудь в другом месте было бы веселее. Меня стало грызть жгучее беспокойство. Мне казалось, что именно сегодня вечером во всех винных погребках происходят какие-то особенные вакханалии, а я в это время столь бездарно трачу здесь часы своей и так уж слишком короткой жизни. Серебристый колокольный перезвон поплыл по комнате: настенные часы возвестили, что уже одиннадцать — последнее предупреждение! Если мы еще засидимся, всякая надежда приятно закончить день будет потеряна — везде уже будет закрыто. Надо постараться как можно скорее выбраться куда-нибудь в другое место, но каким образом? Ведь Флоодорпы всегда пресекают попытки ретироваться, восклицая: «Как, вы уже уходите?» — и притаскивая из кухни все новые виды пирогов и печенья.
В полдвенадцатого я придумал выход.
— Нам пора, — сказал я, вставая. — А то опоздаем на поезд.
Жена изумленно посмотрела на меня, но я выразительным взглядом дал ей понять, чтобы она не вмешивалась.
— На поезд? В такое время? — спросила мефрау Флоодорп.
— Да, завтра утром, совсем рано, нам надо быть у нотариуса в Утрехте, — продолжал я врать. — Поэтому лучше подскочить туда сейчас, по крайней мере не опоздаем.
Историю я придумал дурацкую, но правдивые истории тоже иногда бывают дурацкими. Я чуть-чуть опасался, что жена скажет: «Садись и не шути так пошло, не надо нам ни в какой Утрехт», но, к счастью, она держала язык за зубами и тоже встала, озабоченно наморщив лоб.
— Жаль, что пришлось так скоро уходить, — сказал я в прихожей.
И тут я заметил, что Флоодорп тоже надел пальто.
— Что ты делаешь?
— Я отвезу вас на машине на Амстелский вокзал, — сказал он сердечно.
— Не надо… — начал было я, но он такой: уж если делает что-нибудь сердечное, его не остановишь.
Пока он обходил машину, чтобы сесть впереди, жена прошипела:
— Ненормальный, что мы будем делать ночью на вокзале?
— Тише, не мешай… — прошептал я.
