наскучил?
— Вы говорите, словно знаете о таких вещах по собственному опыту, — нахмурившись, заметил Харпер.
— Я пожила среди достаточно влиятельных людей и, мне кажется, научилась в них разбираться, — ответила Никки, заметив, что лицо его стало задумчивым. Ему не нравились ее слова, но он по крайней мере прислушивался к ним. — Вам приходится быть жестким, потому что вы принимаете трудные решения. Вы — жестоки, но и люди вокруг вас тоже жестоки. А когда это проявляется в вашей повседневной жизни, то окружающие относятся к вам скорее с благоговейным трепетом, чем с уважением, и, таким образом, расстояние между вами и остальными увеличивается. У большинства людей это выявляет худшие стороны личности. Одиночество может здорово нарушить душевное равновесие.
— Хотелось бы, чтобы вы не столь хорошо во мне разобрались, — мягко произнес он, блеснув крепкими белыми зубами. Никки отметила про себя, как красивы пальцы, сжимающие руль.
Да, разоблачения иногда бывают болезненными. Непроизвольно она протянула руку и положила ее на его напрягшееся мускулистое бедро.
— А теперь можно, я тоже кое в чем вам признаюсь? — неуверенно спросила она. Харпер уловил эту неуверенность, и его левая рука обхватила ее запястье. — Порой мне страшно находиться рядом с вами. Дело не в том, кто вы и что вы делаете, — вы мне нравитесь, и я отношусь к вам с уважением. Нр вы воскресили некоторые воспоминания, которые для меня мучительны. И я боюсь их, а не вас, Харпер.
Он бросил на нее проницательный взгляд, а пальцы сильнее сжали ей запястье.
— Это касается вашего отца?
— Да, отчасти, — устало произнесла Никки и замолчала.
Тогда Харпер спросил:
— Он умер, когда вам было лет одиннад-цать-двенадцать?
Никки изумилась.
— И вы давно это знали? Он пожал плечами.
— Я догадался, то ли вчера днем, то ли сегодня утром. Даже не знаю, каким образом это произошло, возможно, какое-то ваше движение или фраза подсказали мне это. Ваше имя было другим ключом к разгадке. Никки Эштон — Николас Эштон-Мейер. Вы опустили «Мейер» из-за профессиональных соображений?
— Да, я не хотела, чтобы моя фамилия влияла на отношение ко мне.
Никки охватила дрожь, и, чтобы Харпер этого не почувствовал, она попыталась отодвинуться от него, но он не дал ей.
— Я видел вашего отца один раз в университете, куда его пригласили прочитать лекцию. Он был обаятельный человек. Но для видного политика это естественно.
— Мы все находились под влиянием его ауры. Во многом у нас была сказочная жизнь. — Никки разволновалась, сама не ожидая, что на нее так подействует проницательность Харпера.
— Расскажите, Никки, — ласково попросил он. Таким тоном, как будто для него это действительно было важно.
Никки почувствовала, что ей необходимо выговориться.
— Мы повсюду ездили с ним, — тихо начала она и, зажмурив глаза, снова увидела блестящий калейдоскоп различных городов. — Вся семья, частные преподаватели, секретари и советники. Гонконг, Китай в течение года, затем Англия, Саудовская Аравия, когда в семидесятые годы он вел там переговоры, потом переговоры во Франции о ядерном разоружении.
— Я припоминаю, — сказал Харпер, ненавязчиво побуждая ее продолжать.
Они ехали по дороге № 40, кругом мелькали красивые холмы, красочные деревни купались в солнечном свете, но Никки ничего не видела.
— Когда говорил сенатор Эштон-Мейер, — продолжала она сухо, — люди вскакивали с мест. Ни для кого не было секретом, что у него блестящие шансы стать президентом США. Золотой ореол, окружавший его, распространялся на всех нас. Мы с братом Джонни боготворили его. Не знаю, догадывался ли он о том, сколько всего мы наслушались: о различных интригах во властных структурах, о решениях, принимаемых лишь с точки зрения их целесообразности. Он мог изничтожить челове-ка своим остроумием и оставаться при этом обаятельным. Моя мать полностью растворилась в его жизни. Когда его убили, она буквально сломалась.
— А как это восприняли вы и ваш брат?
— Мы не могли поверить. Видите ли, мы были слишком малы, чтобы замечать пятна на нашем солнце, и лишь позднее, когда повзрослели, поняли, каким он был самовлюбленным, как ему льстило низкопоклонство окружающих. Поймите меня правильно: он был не плохой человек, просто эгоист. Трудно было представить, что наш непобедимый отец мог умереть. Волшебство исчезло, мы потеряли стимул к жизни. Мама целый год ходила как привидение.
— Но спустя год она снова вышла замуж? За Карла Хайсенгера, богатого немецкого коллекционера?
— Да. — Голос Никки прозвучал очень кисло. — Она действительно вышла замуж за Карла.
Харпер спокойно спросил:
— Вы с Хайсенгером не ладите?
Никки натянуто улыбнулась. Какой же он проницательный! Замечает любой промах, каждую недомолвку.
— Наоборот, — иронически ответила она, — мы с Карлом предельно вежливы друг с другом.
Она кожей ощутила его вопросительный взгляд.
— Тогда за что же вы- испытываете к нему неприязнь?
Никки с улыбкой пожала плечами.
— А ни за что. Он просто такой же, как отец: испорчен собственным обаянием и его не очень-то интересуют чужие дети. Когда я это поняла, то с радостью отправилась в парижский пансион, а в Штаты прилетала лишь на каникулы и Рождество. Для меня дом перестал быть домом, во всяком случае таким, как раньше.
— И вы стали сами пробивать себе дорогу в жизни.
— Да, — согласилась она. — Видите ли, отраженная слава не так уж привлекательна. Завоевала бы я настоящий успех, если бы стала полагаться на влияние отчима? А моя независимость? Этого ни он, ни мама не понимают. Они смотрят на мое настойчивое желание самой зарабатывать на жизнь как на смешную причуду и ждут, когда я от этого устану, вернусь домой, начну посещать балы дебютанток и флиртовать в пределах разумного с изысканными молодыми людьми из самых что ни на есть лучших семей. А я вот оказалась такой странной и неуступчивой.
Харпер озорно усмехнулся.
— Да, — почти про себя пробормотал он, — это — последняя часть головоломки.
— В каком смысле?
Он крепко держал ее руку в своей, и это было одновременно и спасительным якорем, и соблазном. Вдруг она очнулась от воспоминаний о прошлом, тщетно попыталась отнять руку и отдалиться от него, чтобы прекратить интимную беседу., Но в ответ Харпер потер поду-шечкой большого пальца нежную кожу у нее на запястье, и судорожный трепет пробежал у Никки по позвоночнику.
— Я хочу сказать, что теперь понял, почему вы так болезненно защищаете свою самостоятельность, — после недолгого молчания ответил он. — Вам ведь пришлось за нее бороться.
— О, все не так уж плохо. — Никки беспечно пожала плечами, но при этом внимательно следила за выражением его лица. — Взгляды у них, возможно, и неправильные, но они желают мне добра. Я просто пришла к выводу, что целесообразность не всегда основа жизни, а легкий путь не всегда самый лучший. Я знаю, что можно потерять всякое уважение к себе, когда имеешь дело с могущественными людьми. Я больше не хочу платить такую цену, потому что моральная сторона дела всегда важна, Харпер. Всегда.
Она сказала это спокойно, но в ее словах ясно слышалось предостережение. Быстро взглянув на Харпера, она увидела, что все ею сказанное принято им к сведению: он как бы застыл, и это не имело отношения к тому, что он сидел за рулем, — дорога была ровная и прямая. Наконец он оттаял и виновато произнес:
