Вспомнив свой колхоз, пересохший Узбой, его белое от соли дно и московского геолога — разведчика воды, однажды гостившего у них, Ашир еще раз повторил последнюю строчку:
— И влага — в союзе с полями Туркмении…
Ашир перелистал весь сборник и, перед тем как закрыть его, снова остановился на своем любимом стихотворении, подивившись мудрости великого шахира. Еще несколько минут он посидел в раздумье и начал складывать в узелок свои вещи.
Ему бы сначала устроиться на новом месте, а потом уже сдать постель и забрать из тумбочки ее содержимое. Да вышло так, что постель он сдал, а в общежитии завода кроме койки в этот день ничего не получил.
Поздно вечером Ашир с узелком в руках вернулся на старое место, настолько уставший, будто целый день кетменем ворочал землю.
Спал он плохо, ночь была душная, стены помещения полыхали, как раскаленный под печи. Два раза он вставал и мочил под краном простыню, но уснуть не мог. Под утро Ашир не вытерпел. Он вытащил матрац во двор и только тогда немного вздремнул.
Чуть свет он отправился искать коменданта заводского общежития. Как ни торопился он устроить свои дела, а до полудня провозился и на завод пришел уже после обеденного перерыва. Зато в проходной еще с утра лежал пропуск, оставленный для него мастером, так что теперь дело обошлось без задержки.
Он спешил на работу, и его ждали!
Без привычки на заводском дворе можно было заблудиться. Ашир сначала растерялся в этом небольшом, ко шумном городке. Он принялся было считать корпуса с громадными окнами, но не досчитал до конца. Вагон, в тени которого он остановился, неожиданно сорвался с места, глухо скрипнул на стыке рельсов и быстро покатился в дальний угол двора.
Ашир отскочил в сторону и чуть не попал под грузовик. В кузове стояли тяжелые, сколоченные из толстых досок ящики, наподобие тех, в которых перевозят хищных зверей из цирка или зверинца, только без решеток.
Под широким навесом выстроились рядами новенькие культиваторы для обработки посевов хлопчатника и еще какие-то незнакомые машины, покрытые свежей краской. За стеной самого высокого здания поминутно что-то ухало. Там дрожала земля, будто в нее вколачивали толстые сваи. Забившимся в щелку сверчком звонко стрекотал моторчик, и трудно было определить, где он находится. Со всех сторон слышалась трескотня, похожая на звук сыплющихся на жесть дробинок. Казалось удивительным, как это кленовый садик во дворе завода выносит соседство с грохотом, с угольной пылью, с металлом. Но садик кудрявился, зеленел, а цветы своим тонким ароматом перебивали все другие запахи.
Здание литейной стояло в стороне от других цехов, изрядно закопченное, с частыми оконными переплетами. Ашир старался ничего не пропустить, все увидеть и запомнить, особенно из того, что касалось литейной. Это ведь его цех.
У наружной стены литейной работал электромотор, рядом с ним гудел непомерной величины вентилятор, от которого вдоль стены тянулась труба, соединенная с железной башней. Вблизи эта башня казалась еще выше. Оказывается, это была вагранка, в ней плавили чугун.
Желая поскорее разыскать мастера, Ашир вошел в открытые настежь ворота литейной. Внутри было много людей, однако, занятые делом, они не обратили на него внимания. Он остановился посредине цеха, окончательно оглушенный и растерянный.
В вагранке, возле которой суетились рабочие, рычало и металось пламя, все кругом подрагивало, на окнах полыхало багряное зарево. Земляной пол был изрыт, словно в крольчатнике, всюду рядами стояли ящики, набитые песком. Двое рабочих, в валенках и рукавицах, с синими защитными очками на глазах, поднесли к вагранке ковш, обмазанный внутри глиной. На их лицах блестели капли пота.
— Захар Фомич! — послышалось сквозь шум. — Можно начинать?
Мастер, присев на корточки, осматривал крайнюю, самую большую, форму. Как же Ашир его раньше не заметил? Он уже хотел подойти к Захару Фомичу, но мастер поднялся и сам пошел ему навстречу. Они поздоровались.
— Я пришел… — У Ашира не нашлось других слов.
Мастер улыбнулся.
— Вижу, что пришел. Присматривайся пока, я скоро освобожусь. — Он стряхнул с ладоней песок, подошел к вагранке и заглянул в круглое оконце, за которым огнисто и тяжело, будто живой, шевелился расплавленный чугун.
В сложенные рупором ладони Захар Фомич крикнул:
— Внимание!
Ашир смотрел на все происходящее в литейной и никак не мог понять, что он, слесарь, будет тут делать, чем сможет помочь литейщикам. В голову пришла невеселая мысль, что по ошибке послал его директор в этот горячий цех, где не видно было ни тисков, ни напильников, ни другого слесарного инструмента.
— К лётке, начинаем! — скомандовал мастер.
Коренастый парень, одетый в брезентовую тужурку, стоял наготове с железным ломиком. По команде мастера он сильным ударом пробил залепленное огнеупорной' глиной отверстие немного повыше желобка. Наружу, искрясь и пламенея, вылилась маслянистая змейка. Чуть- извиваясь, она лениво поползла по желобку, выгнулась и скрылась в ковше.
Когда ковш наполнился металлом, парень в тужурке насадил на конец ломика глиняный наконечник и залепил им отверстие. А ковш с жидким металлом поднесли к формам.
Ашир как завороженный смотрел, на край ковша, словно ожидая чуда.
— Лейте! — громко сказал мастер. Он держался спокойно, и его уверенность покорила Ашира.
Шум немного утих. Ковш склонили над формой, и весь цех мгновенно озарило вспышкой молнии. Яркие искры-капельки взметнулись к потолку, они гасли в воздухе и на земляной пол посыпались горячие порошинки.
Залили одну форму, затем вторую. На очереди была третья, самая большая. Мостовой кран, громыхая, поднес к желобку вагранки другой ковш величиной с большую бочку. И опять пробили лётку, и опять потемневшее было дно желобка стало белым, будто по нему текло парное молоко. Прошло несколько минут, и кран бережно и легко, как елочную игрушку, отнес наполненный металлом ковш в конец цеха, и снова там пошел огненный дождь.
Пока заливали последнюю форму, неподалеку вынимали из земли уже отлитые заготовки деталей. Они были громоздкие, шершавые, с глубокими оспинами, не сразу угадывались в них будущие части машин.
Литье закончилось. Стало тихо, как после урагана, от этой тишины звенело в ушах. Над полом поднимался голубоватый дымок.
Зацепив клещами отлитую деталь, Захар Фомич вышел из цеха. Ашир уже начал беспокоиться, что мастер про него забыл. Мимо сновали рабочие, поэтому он не сразу заметил, как к нему подошел валкой походкой борца рослый парень в безрукавке с большими вырезами подмышками и на груди. Чисто выбритая голова его блестела, лицо выражало добродушие. Ашир обратил внимание на его короткую толстую шею и по-детски припухшие губы. Широко расставив ноги, с полусогнутыми в локтях ручищами, он остановился и молча посмотрел на Ашира.
— Ты и есть тот слесарь? — проговорил он неожиданно тонким, певучим голоском, бесцеремонно разглядывая Ашира. — А я думаю, что там за трудовой резерв прибыл.
— Мне мастера надо, — угрюмо отозвался Ашир, давая понять, что он совсем не склонен к долгому разговору.
