орбит ваши глаза. Представьте себе, эта картина мне доставит огромное наслаждение, куда больше того, которое бы смогли дать мне вы, бывший повелитель России, в постели.
И Красовская, быстро ступая по мягкому ковру своими легкими, обтянутыми фильдекосом ножками, на самом деле подошла к камину и сунула загнутый конец кочерги в бурлящий поток пламени.
Но ещё тогда, когда Николай шел от черной лестницы по коридору в сторону гостиной, где нашел Царицу Варю, он длинно откашлялся, готовясь к своей гневной речи. И кто же станет отрицать, что как не бывает в жизни двух одинаковых голосов, так и кашель у каждого человека свой, особенный, неповторимый, а комната, в которой взаперти находился плененный Алеша, располагалась в том же коридоре, рядом с гостиной, где играла хозяйка. Он, сидевший на диване, служившем ему и постелью, погруженный в невеселые раздумья, услыхал хорошо знакомый отцовский кашель, услышал его неповторимые шаги — уверенные, но частые, — быстро вскочил с дивана, подбежал к дверям, прижался ухом, хотел было позвать отца, но тут услышал, как стукнула соседняя дверь, и мальчик понял, что его отец зашел к Царице Варе. Он подошел к стене, которая, он знал, разделяла его комнату и гостиную, стал жадно слушать, выбирая место, где слышно лучше, но ничего из речи говоривших понять не мог, хотя слышал, что там — отец, что говорит он гневно, возмущенно, а Красовская — напротив, по-женски мягко, с лестью и притворной лаской. Потом голоса пропали, и снова заговорил отец, вдруг раздался женский крик, какой-то шум в коридоре — по нему бежали, громыхая, — и вот треснул выстрел, шум в гостиной и долгий, страшный отцовский крик. Больше мальчик терпеть не мог. Он знал, что там, за стенкой, мучают его папу, возможно, собираются его убить, и Алеша подошел к окну и дернул вниз шпингалет, державший раму.
Квартира располагалась на пятом этаже, и Алеша часто смотрел из своего окна на город: видел четырехугольник Андреевского рынка, распластанного где-то внизу, у самой земли, видел Академию художеств, Кунсткамеру, Ростральные колонны, видел даже Зимний дворец, где ему так нравилось жить, потому что там было куда теплее, чем в Александровском дворце. А ещё из своего окна он видел водосточную трубу, которая крепилась совсем рядом, всего в метре слева от подоконника. Порой Алеша думал, что можно было бы спуститься вниз по трубе, только бы хватило смелости шагнуть с подоконника влево и тут же ухватиться за эту трубу. Он видел еще, что жесть трубы довольно новая, а поэтому бояться того, что труба не выдержит, оборвется, не стоило.
И вот теперь желание спасти отца, желание стать сильнее тех злых людей, не стоящих и пальца его папы, забурлило в Алеше, в котором сила, точно спящий, свернувшийся кольцами удав, долго покоилась на дне его души-колодца точь-в-точь, как у Николая, а потом вдруг пробудилась и стала пробиваться наружу.
Держась за коробку рамы, повернувшись спиной к бездне, Алеша протянул вперед правую руку, подался в сторону трубы всем телом и, оттолкнувшись ногой от подоконника, ухватился руками и ногами за водосточную трубу. Потом, чуть-чуть переведя дух, стал спускаться вниз, нащупывая ногами стальные штыри, вмурованные в стену и державшие трубу. Его глаза были открыты, и мальчик видел красные, зеленые, коричневые крыши домов Васильевского острова, ещё не утонувшие во мраке позднего вечера, и ему казалось, что он летит над городом, который мог бы стать столицей его государства, но теперь новое чувство переполняло его — не чувство радости от ощущения власти, а осознание себя бесстрашным и сильным.
Он благополучно спрыгнул на тротуар, бросился к Большому проспекту, и тут, к его великой радости, увидел патруль краснофлотцев…
…Когда на стук патрульных, требовательный и напористый, никто не открыл дверь, бравые балтийцы просто вышибли её. Вбежав вместе с Алешей в гостиную, на которую указал им мальчик, они увидели красивую полуодетую женщину, державшую в руках кочергу, а в кресле — связанного человека с кляпом во рту. Другой мужчина лежал ничком на полу, не подавая признаков жизни.
— Чем это вы, дамочка, здесь занимаетесь? — строго спросил старший патрульный, обвешанный гранатами боцман. — Видно, нехорошим баловством балуете… эт-то очевидно. Оденьтесь, с нами прогуляться нужно…
— А пошел ты, хам! — со слезами на глазах, швырнув кочергу в камин, прокричала Красовская, и Николай, которого в это время развязывал Алеша, не знал, сердилась ли она потому, что он не дал ей стать истинной царицей, или потому, что нанесенное женщине оскорбление так и осталось несмытым.
____
— …Так вы сами посудите, товарищ Бокий, имел ли я право не обратить внимание на эти вот факты? — говорил Николай, сидя в кабинете у начальника Петроградской Чрезвычайки и раскладывая перед ним какие-то бумажные листы. — Гражданка Красовская, левая эсерка, сумевшая сберечь два миллиона старых денег из экспроприированного банка, проститутка в прошлом, занимается сейчас, когда страна воюет с контрреволюцией, притоносодержанием. Работницы фабрик, заводов, крестьянки, приезжающие в Петроград, становятся жертвами этой ненасытной твари, я не боюсь такого грубого слова. Она же, едва узнав, что у меня имеются против неё обличительные документы, похитила сына моего, Алешу, чтобы растлить его, а когда я попытался спасти мальчика, едва не убила меня.
Бокий, которого Николай застал в кабинете за чаем, разгрызая кусочек рафинада, сказал, рассматривая между тем принесенные Николаем документы:
— Это очень интересный материал, очень. Я благодарю вас, Николай Александрович. Сейчас Красовская на Гороховой, мы проведем следствие. Ваше радение за интересы революции похвально. Знаете, я бы мог дать вам рекомендацию для приема в партию.
— В какую? — испугался и покраснел Николай.
— Как в какую? — даже бросил ложечку в стакан товарищ Бокий. — В нашу — Российскую Коммунистическую партию большевиков.
Николай был смущен. Судьба дарила ему случай стать членом той самой организации, которая изначально задумывалась как борющаяся с монархией, организации, приговорившей его и всех его родных к смерти.
— Простите, я пока не готов, — промямлил Николай, отводя взгляд. — Мне ещё нужно получше ознакомиться с вашим, с позволения сказать, вероучением, почитать какого-нибудь Лассаля, Каутского. Это же ваши пророки?
— Да что вы, и не вспоминайте их! — зачем-то взглянул на дверь Бокий. — Лучше я вам дам работы Ленина, Троцкого, Бухарина. Впрочем, вот они, на полке. Да соглашайтесь вы, Николай Александрович! Примут!
Николай поспешил подняться. Он пришел сюда с бумагами, добытыми Лузгиным и изобличавшими Красовскую, боясь, что она в Чрезвычайке сумеет убедить комиссаров в том, что задержала у себя дома бежавшего из заточения императора России. Николай не знал, насколько кстати оказались для Бокия, отвергнутого Красовской и мечтавшего отплатить строптивой Царице, эти документы: чекист и не предполагал, что эта шикарная дама, живущая неизвестно на какие средства, левая эсерка. Погубить её, а тем самым наказать и её соперников было теперь для главы Чрезвычайной комиссии делом недели. Разумеется, приговор вынес бы трибунал. Конечно, хотелось бы разыскать ещё и её капиталы, но Бокий даже не рассчитывал на такой успех.
Он простился с Романовым очень любезно и был искренне доволен им.
Шла кровопролитная, неудачная для России Японская война, и чем больше поражений терпели русские войска, тем выше поднимались волны недовольства царским правительством. С каждым днем сильнее кипела рабочая масса больших промышленных городов, где пропаганда желающих свержения монархии находила благодатную почву. Агитировать было просто: не принимаешь войну, значит, не одобряешь и правительство, в частности, самого царя, устроившего бойню ради сомнительных интересов. Бастовали рабочие, волновались крестьяне, бывшие против войны, так как именно они выставляли для армии наиболее многочисленный контингент, а ведь это были мужчины в расцвете лет, работники, незаменимые в крестьянских хозяйствах.
Сильно волновалась студенческая масса. На митингах в учебных заведениях звучали самые крайние революционные призывы, вплоть до анархизма и боевого социализма. Речи ораторов прерывались криками: 'Долой самодержавие!' и даже оскорблениями в адрес императора и членов его семьи.
А Николай Второй тем временем соизволил утвердить на должность министра внутренних дел,
