начищенными подошвами и письменного стола в центре комнаты. А во-вторых, теперь вы знаете, что Берт Малберри держит больше карт в рукаве, чем на игральном столе, и не будете бояться, если ваш тайный враг...
— Если он — что?
— Если он попытается обвинить вас в лжесвидетельстве.
В голове у Даруэнта творилось черт-те что — словно копошилось множество ведьм и голодных домовых, — и поначалу он воспринял услышанное с облегчением.
— В лжесвидетельстве! И это все?
— 'И это все?' — передразнил адвокат, с трудом вытаскивая нож из куска говядины. — Очевидно, вы считаете лжесвидетельство незначительным правонарушением, за которое не могут сурово наказать?
— Берт, я абсолютно в этом не разбираюсь.
— Согласно действующему законодательству, утвержденному Георгом II, глава 25, параграф 2, это может означать семь лет на тюремном судне или в ньюгейтской камере без привилегий государственного сектора. Как вам нравится такое?
В окно ударила еще одна капля, и начался ливень. На улице быстро протарахтела карета. Четыре человека в комнате неподвижно стояли вокруг стола.
— Я не стану возвращаться в Ньюгейт, — спокойно заявил Даруэнт. — Скорее перережу себе горло.
— Вам не понадобится туда возвращаться, уверяю вас! De minimis non curat lex[73], — возвестил Малберри, подняв нож. — Если вы можете доказать, что лжесвидетельство было вам навязано, — а я сумею это сделать, не сомневайтесь, — то вы вне опасности. Я даже готов предложить вам пари...
— Да, — кивнул Даруэнт, бросив на него странный взгляд. — Мой тайный враг, проживающий по «фешенебельному адресу», не станет вновь открывать дело.
— Э-э, да вы, похоже, сами заделались юристом! Почему не станет?
— Потому что не осмелится. Если я прав, он был сообщником Фрэнка Орфорда в ростовщичестве и боится того, что я знаю или могу знать.
— Истинная правда! Но как же он поступит, Дик?
Даруэнт не ответил. Он мерил шагами комнату, пытаясь скрыть свои мысли даже от самого себя.
— Вчера, — настаивал мистер Малберри, — он стрелял в вас через окно. Вот где настоящая опасность для вас, Дик. Этот враг, кем бы он ни был, будет продолжать свои попытки, пока не прикончит вас.
— Или пока я его не прикончу. Это достаточно справедливо.
— Стойте! — вмешалась Кэролайн, подняв руку.
Даруэнт остановился. Глаза девушки, обычно полуприкрытые длинными ресницами, сейчас были широко открыты. Она умоляюще глядела на мужа.
— Недавно вы обещали, что больше никогда...
— Что я могу сделать, дорогая моя? Какой у меня выбор?
Почти рассеянное обращение «дорогая моя» отразилось в глазах Кэролайн, и Даруэнт это видел. На миг они словно заглянули в душу друг другу — по крайней мере, так им казалось. Затем Даруэнт повернулся к мистеру Малберри:
— Я тоже стараюсь не упускать из виду доказательства. Вы утверждаете, что Тиллотсону Луису назначили свидание с голубой каретой, но он почему-то не явился, и меня приняли за него?
— Совершенно верно. «Стесненные обстоятельства»! — фыркнул адвокат. — Это всего лишь означает, что он остался без гроша.
Даруэнт прижал руку ко лбу.
— Теперь мне многое понятно. Тайное свидание, кучер с лицом, закутанным шарфом, повязка на моих глазах и веревки на запястьях и лодыжках. Но к чему затычки в ушах и подвесная койка в карете? А главное, почему меня ударили по голове? Едва ли Фрэнк обращался таким образом со своими клиентами.
Мистер Малберри удовлетворенно вздохнул:
— На каждый из этих вопросов можно найти хороший ответ, Дик. Если как следует подумать. Разве только удар по голове... Тут вы поставили меня в тупик. Так дела не делаются — это факт!
— Могу я задать вопрос? — осведомился преподобный Хорас своим звучным голосом.
Даруэнт кивнул.
— Несомненно, — продолжал священник, — вы уже объяснили это нашему ученому собеседнику. Но мне вы ничего не говорили, хотя я интересовался. Речь идет о еще одном обстоятельстве, заставившем меня...
— Усомниться в моем здравом рассудке?
— Нет-нет! Но ведь вы проснулись, полуоглушенный, в карете, едущей в Кинсмир-Хаус в Букингемшире, с повязкой на глазах и со связанными руками и ногами, хотя и без кляпа во рту. Верно?
— Абсолютно.
— Тем не менее вы заявили, что знали, где находитесь и куда едете. Как вы могли это узнать?
— Простейшим способом, падре, — ослабив повязку на глазах, потеревшись головой о край койки. Разве я не говорил, что хорошо знал эту местность?
— Да, говорили.
— Ну так что я мог подумать, увидев ряд дорожных указателей с надписью «Кинсмир» задом наперед и почувствовав, что меня поднимают по широким ступенькам единственного помещичьего дома на расстоянии пятидесяти миль? Кучер часто поправлял повязку, но я видел достаточно. Это приводит нас к Кинсмир-Хаус и моему последнему вопросу. Кто была та женщина?
— Женщина? — воскликнул мистер Малберри, широко открыв мутные глаза.
— Какая женщина? — быстро спросила Кэролайн.
— Стоя перед дверью комнаты, где был заколот Фрэнк, я слышал, прежде чем меня толкнули внутрь, как закричала женщина. Кто она?
— Там не было никаких женщин, Дик, — с удовлетворением заявил мистер Малберри, — после трех браков он превратился в убежденного женоненавистника.
— Вы можете в этом поклясться?
— Я могу поклясться, что ни одна женщина не замешана в убийстве Орфорда.
Узрев, что эля больше не осталось, адвокат не слишком уверенными движениями отложил нож и взял яблоко из большой вазы с фруктами.
— Но я скажу вам вот что, Дик, — продолжал он, откусив и проглотив здоровенный кусок яблока. — Под этой крышей находятся две женщины, которые причинят вам куда больше неприятностей, чем ваш враг.
Кэролайн с отвращением посмотрела на него.
— Вы забываетесь, мистер Малберри! — негодующе воскликнул преподобный Хорас. — Вы просто пьяны, сэр! Все же я должен согласиться... — Смутившись, он начал искать рукава отсутствующей черной мантии.
— Продолжайте, — ледяным тоном приказала Кэролайн. — С чем вы должны согласиться?
Священник повернулся к ней:
— Миледи, я использую менее вульгарные эпитеты, чем наш друг, но я придерживаюсь того же мнения.
— Как вы смеете! — Кэролайн вскинула голову, опустив веки.
— Смею, леди Даруэнт. Ведь именно я соединил вас в браке с вашим мужем. Когда я впервые вошел в этот дом сегодня утром, мне показалось, что вы в некотором роде... изменились. Это так?
— Для всего мира — нет. Для моего мужа — да.
— Вы любите его?
Кэролайн покраснела, но улыбнулась.
— Право, сэр, — упрекнула она его с лукавым кокетством во взгляде, — такие вопросы не задают леди. Или вы забыли о манерах?
— Я ни о чем не забыл, миледи, — ответил преподобный Хорас. — Напротив, я хорошо помню, что вы
