смешными. Это что-то вроде догмы. Как бы то ни было, Мина — современная Мария Корелли.[3] Под этим я не подразумеваю напыщенность, ветреность или склонность к проповедям. Мина хотя и пишет романы о реинкарнации в Египте или Сатане в пригородах, но она серьезный литератор. Когда Мина захотела написать роман о храме во Французском Индокитае, она не стала полагаться на книги, а отправилась туда. Это путешествие едва не угробило Сэма, да и ее тоже — оба свалились с малярией. Сэм говорит, что с тех пор он никогда не может согреться. Возможно, потому здесь в каждой комнате портативные электронагреватели, и весь дом похож на пекло. Не слишком открывай окно, не то тебе достанется.
— Это верно, — подтвердила Хилари, бросив взгляд через плечо. — Миссис Констейбл — превосходная женщина и очень мне нравится. Но мистер Констейбл… Нет, я не стану называть его Сэм!
— Чепуха! Сэм отличный парень. Просто он с ног до головы типичный завсегдатай английского клуба и немного суетлив.
— Он минимум на двадцать лет старше жены, — сказала Хилари, — и, насколько я могу судить, не привлекателен ни в каком смысле. А если бы кто-нибудь так помыкал мной и отчитывал меня на людях, как он ее, я бы тут же ушла, оставив яд в углу.
Чейс развел руками:
— Она любит его, как одного из героев своих книг. Он был, что называется, видным мужчиной, прежде чем удалился от дел.
— Чего остальные из нас не могут себе позволить, — с горечью добавила Хилари.
— Давайте не будем злословить о них в их же собственном доме. — Сэм снова заколебался. — Конечно, Сэндерс, нельзя отрицать, что малярия изменила Сэма, да и Мину тоже. Иногда он огрызается, хотя остается чертовски обаятельным. Не знаю, хочу ли я, чтобы этот чтец мыслей оказался шарлатаном, или нет. Этого парня откопала Мина, и, похоже, она высоко его ценит, хотя иногда я спрашиваю себя, не работает ли тут ее чувство юмора. Сэму он не нравится, поэтому обстановка в доме становится все более напряженной. Проблема в том, поможете ли нам вы и ваш знаменитый Г. М.
Глава 2
Сэндерс чувствовал себя польщенным и впервые за несколько недель приободрившимся.
— Конечно. Но…
— Но что?
— Похоже, у вас сложилось неверное представление обо мне. Я не детектив. Моя работа — судебная медицина. Не вижу, каким образом мои знания могут быть применимы к этому человеку. В то же время…
— Осторожный тип, — с усмешкой обратился Чейс к Хилари.
— В то же время трудно сказать, какая область науки или псевдонауки может быть применима к нему, если он не шарлатан. По каким правилам он работает? Какой наукой руководствуется?
— Боюсь, я не понимаю, старина.
— Ну, большинство «чтецов мыслей», с которыми я когда-либо сталкивался, принадлежали к «мюзик-холльной» разновидности. Они работают парами. Женщина сидит с завязанными глазами, а мужчина ходит среди публики, спрашивая: «Что я держу в руке?» — и так далее. Иногда мужчина работает в одиночку — заставляет зрителей писать вопросы на бумаге и читает их в запечатанном конверте, но обычно это настолько явное шарлатанство, что любой, обладающий элементарными представлениями о фокусах, может его разоблачить. Если ваш чтец мыслей относится к одному из этих двух типов, я могу вам помочь.
— Господи, конечно нет! — воскликнул Чейс.
— Почему такая горячность?
Хилари Кин скорчила гримасу.
— Лэрри имеет в виду, — объяснила она, — что этот человек буквально купается в ученых степенях. Меня такое далеко не всегда впечатляет, но незачем отрицать, что это свидетельствует в пользу его искренности. К тому же он не имеет ничего общего с описанными вами шарлатанами.
— Тогда как же он действует? Неужели просто смотрит вам в глаза и говорит: «Вы думаете о кабинке для переодевания на пляже в Саутенде»?
— Боюсь, что именно так, — ответила Хилари.
Становилось темнее. Пальмы в теплице превращались в тени, а оранжево-красный квадрат нагревателя разгорался на их фоне все ярче. Хилари и Чейс явственно разглядели выражение лица Сэндерса.
— Ага! — кивнул Чейс. — Вас это потрясло, не так ли? Почему?
— Потому что это невероятно. Это наукообразная чушь. — Сэндерс поколебался. — Не отрицаю, что в прошлом бывали относительно успешные эксперименты в области телепатии. Например, Уильям Джеймс[4] верил в нее, как и Гегель, Шеллинг и Шопенгауэр, хотя позднее исследования в этой области прекратились. К сожалению, научным фактом можно считать только то, что действует постоянно и на основе одних и тех же принципов, а к телепатии это не относится. Если человек жалуется на неподходящие настроение или условия, он может быть искренним, но ученым его не назовешь. Кстати, кто этот человек? Что вы о нем знаете?
— Практически ничего, — ответила Хилари после паузы. — Кроме того, что он, по-видимому, вполне обеспечен и не стремится заработать ни пенни своими фокусами. Мина познакомилась с ним, возвращаясь из Индокитая. Он называет себя исследователем.
— Исследователем чего?
— Мысли как физической силы. Вы должны попросить его объяснить подробнее. И тем не менее, — в мягком голосе Хилари послышались резкие нотки, — я ощущаю, что с ним что-то не так. Я не имею в виду, что он шарлатан, но у него что-то на уме… Какое-то беспокойство? Неуверенность? Комплекс неполноценности? Чувствуется, что он рассматривает чтение мыслей всего лишь как прелюдию к чему-то — не знаю, к чему! Поговорите с ним, если он согласится.
— Буду очень рад, — произнес новый голос.
Снаружи зашелестела трава, и в открытое окно теплицы шагнул мужчина.
Свет позволял разглядеть только его очертания. Вновь пришедший был чуть ниже среднего роста, с широкой грудью и слегка кривыми ногами. Присутствующие скорее почувствовали, чем увидели его улыбку. Голос у него был неторопливый и приятный.
— Лучше включить свет, — быстро сказал Чейс, и Сэндерс мог бы поклясться, что слышит в его голосе панику.
Чейс повернул выключатель. Под каждым углом стеклянного купола расцвели гроздья электрических лампочек, похожих на светящиеся плоды. Такие светильники, популярные в конце XIX века, усиливали яркость позолоты и цветного стекла.
— Благодарю вас, — сказал вновь пришедший. — Доктор Сэндерс?
— Да. А вы мистер…
— Пенник, Герман Пенник.
Он протянул руку. Было трудно представить более скромную и ненавязчивую фигуру, чем мистер Герман Пенник, несмотря на мимолетное странное впечатление, вызванное его появлением в окне. Он тщательно вытер ноги о подоконник, чтобы не принести грязь в теплицу, и взглянул на подошвы ботинок, дабы убедиться в их чистоте.
На вид ему было лет сорок пять. Под рыжеватыми волосами виднелось загорелое лицо с широким носом, светлыми глазами и морщинками в уголках рта, без каких-либо признаков мощного интеллекта — скорее даже несколько грубоватое. Но у Германа Пенника вошло в привычку не привлекать к себе внимание.
— Рад познакомиться, сэр, — произнес он виноватым голосом. — К сожалению, я невольно подслушал ваши слова.
