И люди кругом. Мамочки мои, сколько людей! Серёга столько людей за всю жизнь не встречал! Все идут, все разом, непонятно куда, половина идет туда, половина обратно. Все словно чужие друг другу, никто не разговаривает ни с кем, не здоровается. Дальше под деревьями стоят человек двадцать-тридцать, толпой, будто ждут чего-то. Тоже не разговаривают. Женщины, мужики. Одеты пестро, многие в светлом, запачкаться не боятся. Женщины, через одну – в штанах. В руках сумки. Мимо Серёги прошли двое, пришлось даже к кузову прижаться, а то бы помешал. Нет, ничего, говорят между собой, но тихо так, вполголоса. На Серёгу покосились, но ничего ему не сказали. Городские, ясно.
Город был чужой, шумный, непонятный. Слишком большой, слишком тесный. Жить в нем было невозможно.
Как открыть задний борт грузовика Серёга догадаться не смог, поэтому снова вскарабкался под тент, и там ему немного полегчало. Сначала он подтащил и перевалил наружу два мешка картошки, потом спустил свинью – она выкрутилась из целлофана и свалилась в пыль, это ничего, потом подберем – затем выгрузил остальные мешки. Когда Серёга опять спрыгнул вниз, возле свиной туши стояли какие-то двое, одинаково одетые.
– Кто владелец? – сказал первый, поставив ногу в сапоге на мясо. Он был в оранжевой куртке, застегнутой, несмотря на жару, на голове – такого же материала фуражка с длинным козырьком, спереди буквы: МЧС. Серёга уже видел такие буквы, они были на той шапке, что нашел в кустах Лысенко.
– Документы? – спросил другой, пиная мешки.
– Не, картошка, – ответил Серёга. И поправился, повторив по-городскому. – Картофель. Семейство паслёновых.
– Твои, балда, – сказал первый.
– Мои, – согласился Серёга. – Свинья вот только привязалась какая-то.
– Шутник, – похвалил спросивший. Он вздохнул, посмотрел в небо, сплюнул, и без замаха ударил Серёгу кулаком в живот, очень больно. Серёга ахнул, согнулся, тут ему заломили руки и, подгоняя под зад коленом, чуть не бегом потащили прочь от грузовика.
Город – он штука такая, негостеприимная. Чуть поздороваться забыл – бьют тебе в живот и крутят руки.
Серёга хоть и вертел, как мог, головой, не видел ничего, кроме своих семенящих ног. Локти его были так близко к затылку, что он даже удивлялся, как такое возможно. Очень больно было. Перед носом промелькнула полоска травы, полная окурков, низенький проволочный заборчик, о который Серёга запнулся, дорожка, ступеньки, дверной порог, коридор с деревянным полом, крашенным коричневой краской, которая липла к ногам, еще один порог, почему-то железный, и тут руки ему отпустили, сильно толкнув напоследок. Серёга повалился на колени и ударился плечом и головой об стену. За спиной загромыхало железо. Серёга, засучил ногами, кое-как сел на полу, шмыгнул носом и стал осматриваться.
Он был в комнате, у которой вместо одной стены имелась частая металлическая решетка и посередине – дверь, как в кладовке. Снаружи ее как раз запирал коротко стриженый молодой парень, в очках, как мама-Биологиня, и тоже в оранжевой куртке, как и те двое. Голоса тех двоих слышались из коридора, но неразборчиво, словно из-за угла. Они, вроде, уже уходили. Парень тоже сейчас, видно, уйдет, оставив Серёгу запертым.
– Я русский, – поспешил сказать Серёга. – Я не черный, я русский.
Парень еще раз повертел в замке ключом, посмотрел на Серёгу без всякого интереса, и ответил:
– Да по мне хоть китаёза. Сиди тихо, знай.
Повернулся и ушел. Под воротником его куртки было написано: 'Коммунальные МЧС'. Серёга оперся спиной о стену, подтянул к подбородку колени и принялся сидеть тихо.
Много раз грохотал железом замок, приходили и уходили какие-то люди, кто-то сидел тихо, кто-то, наоборот, кричал и ругался – Серёга не слушал. Несколько раз его трясли за плечо и спрашивали закурить, один раз спросили денег – Серёга не реагировал. Он думал о потерянных мешках, о доме, о поставленной вчера 'малявнице' – ловушке для речных раков, о Геологине и ее больных бронхах, о Лысенко, и о том, как будет переживать мама-Биологиня, не найдя Серёгу возле лодки. Кажется, он даже ненадолго задремал. Вечером в комнате зажегся свет, бледный и дрожащий, но Серёга не заметил и этого.
Потом его пнули по ногам. Такое не заметить сложно. Серёга поднял голову – давешний парень в очках стоял над ним, поигрывая связкой ключей, отчего те звякали у него в кулаке. Вид у парня был незлой.
– Ну, пойдем, Паслёнов, – сказал парень.
Серёга вытер глаза, поднялся на негнущиеся ноги и поковылял на выход. Железная дверь осталась открытой, поскольку к тому моменту кроме Серёги в комнате никого уже не было.
– Поссать? – спросил из-за спины парень, и Серёга вдруг понял, что очень хочет на двор.
– Да, – сказал он. – Пожалуйста.
– Только быстро, – скомандовал парень, отпирая какую-то дверь. – И не намочи мне там.
Дверь была не во двор, а в комнатку, вроде кладовки. Внутри было уже намочено и пахло соответственно. Сапоги у Серёги были резиновые, штанины заправлены внутрь, поэтому он прошлёпал в дальний от входа угол, где в жестяном настенном ковше стекала ручейком вода. Сделав дело, Серёга хотел сполоснуть в умывальнике руки, но у водопроводного крана не оказалось ручки, сверху торчал один только стерженек. Серёга потер тогда ладони о штаны, застегнулся и вышел, оставляя на полу коридора мокрые следы.
У двери с табличкой 'Не входить!' Серёгу остановили, повернули лицом к стене и велели заложить руки за спину. Парень коротко стукнул в дверь, просунул внутрь голову и сообщил кому-то:
– Паслёнов, последний.
– Давай его сюда, – ответили из-за двери. – И поставь чайник, потом пошамкаем.
– Мне шпротов принесли, – согласился парень. – Заходи внутрь, Паслёнов.
Серёга, как был с руками за спиной, зашел внутрь. В комнате было светло, стоял большой стол-тумба, на стене висел в рамочке портрет какого-то старика с козлиной бородкой. Под портретом сидел лысый толстый человек, на Серёгу он не смотрел, а писал что-то в тетради и на отдельных листках. Перед столом стояла табуретка.
– Садись, – сказал Серёге человек, и дернул рукой в сторону табуретки.
Табуретка сначала показалась очень тяжелой, а потом выяснилось, что она прибита к полу. Серёга сел, зажал ладони между коленей, и стал смотреть перед собой, на ноги пишущего. Ноги были, как и у Серёги, в сапогах, только на шнуровке и кожанных. Слева от ног под столом стоял маленький железный ящик с проводами, на ящике мигал крохотный зеленый огонек. Дома у Серёги тоже был похожий ящик, с инструментами. Только без огонька.
– Фамилия твоё, имя? – спросил человек, пододвигая к себе новый листок.
– Сергей, – сказал Серёга, понимая, что надо представиться по-городскому.
– Значит, Паслёнов Сергей? – повторил человек, записывая. – Отчество?
– Что? – не понял Серёга.
– Отца как звали?
– У меня нету отца, – сказал Серёга. – Только матери.
– Неполная семья, что ли? – поднял взгляд лысый.
– Почему?
– Без отца семья неполная. Ты что же, сирота?
– Нет, вроде…
– Так как же отца звали?
– Н-не знаю…
– Смотри, так и запишу ведь: отца не знает, мамка – блядь. Ну?! Как отца звали?
Серёга смолчал.
– Ну, хер с тобой, пишу Иванович. Пол – мужской. Если не прикидывается. Возраст? Лет тебе сколько?
Серёга пожал плечами и сказал, что шестнадцать.
– Четырнадцатого года рождения. Доставлен в Прибытковское отделение КоМЧеЭс за противоправное поведение в общественном месте, могущее привести к чрезвычайной ситуации, и выразившееся в том, что
