пощипывал щеки. Девушку вдруг охватило ощущение счастья. Ей захотелось бегать по сугробам, играть в снежки. Но больше всего на свете ей хотелось в этот миг увидеть Шеффилда.
Приближаясь к конюшне, она услышала его голос. Он разговаривал с конюхом. Увидев Дженис, герцог улыбнулся.
— Джесси, если бы я знал, что вы собираетесь сюда, я бы подождал вас.
— Мне захотелось выйти. Здесь так красиво! — сказала Дженис и поинтересовалась: — А что здесь случилось?
— Мой любимый конь повредил ногу. Погода ли подействовала на него или же он застоялся в стойле, но только вчера он начал метаться и бить копытом в дверь.
— Он так же невыдержан, как и его хозяин, — рассмеялась Дженис.
— Когда это я успел так зарекомендовать себя? — поинтересовался Шеффилд.
— В первый же вечер. Вы смотрели на меня и говорили со мной довольно бесцеремонно.
— Если это звучало именно так, примите мои извинения, — и герцог поцеловал ей руку. — А смотрел я на вас не в силах скрыть восхищения вашей красотой.
— Тогда… — тихо сказала Дженис, — тогда я прощаю вас.
— Благодарю вас, мадемуазель.
Он поцеловал ее руку снова.
— А вы не замерзли? Хотите взглянуть на моих лошадей?
— С удовольствием.
Не выпуская ее руки, Шеффилд повел девушку за собой. Он представил ей конюха, показал своих коней. А Дженис думала только об одном: сегодня они еще вместе, а завтра?
Она едва слышала, что Шеффилд говорил ей, различая только свое имя, которое он произносил особым тоном. Она смотрела на герцога, на его волосы, профиль и была в таком состоянии, что споткнулась и упала бы, если бы герцог не подхватил ее.
— Боже мой! — воскликнул он. — Джесси, дорогая, вы…
Она вздрогнула. Не послышалось ли ей? Герцог был так близко, и он обнимал ее. Дженис положила руки ему на грудь. Оба, не отрываясь, смотрели друг на друга. Шеффилд осторожно снял капюшон с ее головы.
— Джесси…
И в следующую секунду он уже целовал ее в губы. Вернее, они оба соединились в поцелуе, потому что Дженис стремилась к этому не меньше герцога.
До этого Дженис никогда не целовалась с мужчинами, ее опыт ограничивался неуклюжими поцелуйчиками со сверстниками, от которых хотелось только хихикать. Разница была потрясающей. Поцелуй герцога разжигал в ней неведомые страсти. В ней пробуждалось желание, голова кружилась, пол уходил из-под ног. Когда Шеффилд оторвался от нее, Дженис открыла глаза, не понимая, где она. А он, с трудом переведя дыхание, сказал:
— Я мечтал об этом с тех пор, как впервые увидел тебя тогда вечером. Ты так прекрасна. А сейчас… Но я, наверное, должен извиниться?
Дженис следовало сказать «да», но она забыла о том, что надо соблюдать какие-то приличия. Не отрывая от него глаз, она прошептала:
— Нет, конечно нет.
Шеффилд осыпал поцелуями ее лоб, глаза, щеки… Прильнув к нему и чувствуя напряжение его тела, Дженис прошептала:
— Я потеряла всякий стыд, но, ради Бога, не надо извиняться, Стоун.
Герцог еще раз сжал ее в своих объятиях и осторожно отстранился. Он пытался совладать с собой.
— Я совсем сошел с ума, — сказал он неожиданно. — Кто угодно может зайти… А у меня в голове только одно — взять тебя прямо тут.
Дженис залилась краской, но не из-за того, что он не скрывал от нее своего желания. Она вдруг поняла, что хочет того же. И это поразило ее.
Шеффилд спросил:
— То, что я сказал, неприятно тебе?
— Нет, — пробормотала Дженис, — а может, да… Впрочем, не знаю, не понимаю…
Черты его разгладились. Он взял ее пылающее лицо в свои руки.
— Бедная моя… — сказал он нежно. — Как я мог воспользоваться твоей беззащитностью!
— Да? — спросила Дженис. — А если я сама хочу этого?
Шеффилд застыл, пораженный. Затем осторожно привел в порядок ее волосы, надел на голову капюшон и взял Дженис за руку. Он явно принял какое-то решение.
— Пойдем, — сказал он. — Нам надо вернуться в дом.
— Надо? — переспросила с сожалением Дженис.
— Да, — прозвучал резкий ответ. — Надо, пока я не забыл, что ты — леди.
Они вышли во двор. И впервые Дженис засомневалась: быть леди — это преимущество или недостаток?
4
Весь день, как, впрочем, и предыдущие, Дженис и Стоун провели вместе: те же прогулки, игра в карты и шахматы, беседы… Но их тянуло теперь друг к другу гораздо сильнее, и они не пытались преодолеть это чувство. Каждое случайное прикосновение становилось значительным, минутное объятие и поцелуй украдкой — событием.
Дженис радостно и безрассудно отдалась во власть новых ощущений. Шеффилд же старался держать себя в руках. Это приводило Дженис в замешательство. Почему после того, что произошло между ними, он избегает говорить об этом? Он назвал ее «дорогая» и больше ни разу не повторил это слово… Что он думает? Что чувствует? Любовь это или просто страсть? Вдруг он в самом деле окажется таким, каким его считают в свете?
Теряясь в догадках, она долго не могла заснуть в ту ночь.
Утро следующего дня не принесло никакого облегчения. За завтраком герцог вел себя очень сдержанно, а потом удалился в свой кабинет. Умом Дженис понимала, что у него могут быть дела, но сердцем отказывалась принять это.
Для нее каждый день, проведенный в Шеффилд Холле, имел огромное значение. Карету починили, погода улучшилась, снег таял, и по дорогам уже начала ездить почта. Ей скоро, очень скоро придется уехать.
Дженис весь день не могла найти себе занятие. Ей не хотелось ни читать, ни музицировать. Настенные, каминные, настольные часы отбивали каждый час, и этот перезвон действовал ей на нервы. Наконец они отзвонили то время, когда нужно было идти наверх, чтобы переодеться к ужину. И здесь ее ждала Сара с весьма неуместным вопросом:
— Мисс Джесси, когда же мы уезжаем?
Дженис вздрогнула, но ответила спокойно:
— Думаю, совсем скоро. Дорога в порядке, и мы можем ехать.
— В Бристоль, мисс?
— Возможно. Или обратно в Лондон. — Она вдруг поняла, что снова хочет попасть в гостеприимный дом дядюшки.
В этот вечер Дженис решила снова надеть голубое шелковое платье, но ожидаемого эффекта не получилось. Когда она опустилась в столовую, герцога там не оказалось. Она провела в томительном ожидании несколько минут, и, когда Шеффилд появился, едва не бросилась к нему в объятия.
— Добрый вечер, Джесси, — сказал он приветливо и с нежностью, и это успокоило ее.
— Добрый вечер! — ответила она как можно спокойнее. — Надеюсь, непогода не принесла ущерба
