– Он ранен… опасно? – испуганно спросила Гизела.
– Честно говоря, не могу вам сказать, – ответил доктор. – Но, учитывая, насколько важна для вашего отца работоспособность правой руки, нельзя допустить ни малейшего упущения.
Доктор уже собрался откланяться, но Гизела остановила его, с тревогой спросив:
– Что вы имеете в виду? Что может случиться с его рукой? Господин Эстергази сказал, что рана поверхностная.
– Будем надеяться, моя дорогая, – ответил за него Миклош, – но доктор прав: мы не должны допустить ни малейшей небрежности.
– Я… мне страшно!
Она подняла на него свои огромные глаза. Миклош обнял ее за плечи:
– Я обо всем позабочусь. Твоего отца осмотрит лучший хирург, и я уверен, что все будет хорошо.
– А что же будет с нами, если… нет? – с трудом выговаривая слова, произнесла девушка.
– Не нужно сейчас думать о таких вещах, радость моя, – сказал Миклош. – Для тебя лучше всего сейчас лечь в постель и постараться уснуть.
Гизела отчаянно помотала головой, но Миклош настаивал:
– Я буду здесь рано утром, еще до прихода врачей. Я обещаю, что они сделают все, чтобы твой отец поправился как можно скорее.
Гизела склонила голову ему на плечо и глубоко вздохнула. Потом она спросила:
– Как вы… оказались рядом… именно тогда… когда я так отчаянно… в вас нуждалась?
– Это судьба привела меня в этот клуб, – ответил Миклош. – Все та же судьба, которая руководит нами с момента нашей встречи в лесу.
– Если бы папа не стал… драться с этим ужасным человеком… мне пришлось бы… танцевать с ним!
– Забудь о нем, – сказал ей Миклош. – Наказание, которому я его подверг, нанесло сильнейший удар его самолюбию, а немцы чувствительны к таким вещам. Негодяй запомнит этот урок на всю жизнь. – И добавил со злостью: – Как этот мерзавец посмел тебя обидеть!
– Я не придала его словам никакого значения, – ответила Гизела, – а вот папу задело, когда он обозвал его фигляром.
– Могу себе представить! – согласился Миклош.
Им обоим пришла в голову одна и та же мысль: если бы речь зашла об их свадьбе, то Эстергази точно так же пренебрежительно отнеслись бы к Полу Феррарису, как и этот немецкий офицер.
Миклош нежно обнял Гизелу и, поцеловав ее в лоб, сказал:
– Ложись спать, любимая. Не тревожься об отце, теперь он на моем попечении. Уверяю тебя, утром все окажется не так уж и страшно.
Гизела несмело улыбнулась.
– Спасибо! Спасибо вам! – сказала она. – Вы такой… замечательный… и я вас… люблю!
– Я тоже люблю тебя, – своим глубоким голосом ответил Миклош.
Он поцеловал Гизеле руку и вышел из гостиной.
На следующее утро Миклош, как и обещал, пришел очень рано. Гизела только-только закончила одеваться.
Она почти не спала и всю ночь то и дело заглядывала в спальню отца, чтобы удостовериться, что с ним все в порядке.
Доктор, видимо, дал ему снотворное, потому что проснулся он поздно и выглядел очень слабым. Гизела принесла ему воды и, выходя из спальни, молилась, чтобы Миклош не забыл своего обещания прийти пораньше.
Но ей не стоило беспокоиться.
Когда она вышла в гостиную, он уже был там, но не один – Гизела увидела там и леди Милфорд.
Заметив Гизелу, англичанка воскликнула:
– Милое дитя, вам надо было разбудить меня ночью! Я услышала о случившемся от горничной и сразу же помчалась сюда, чтобы чем-нибудь помочь!
– Вы очень добры! – сказала Гизела.
– Пустяки, – ответила леди Милфорд. – Ты же знаешь, что я хочу быть и твоим другом тоже. – Она посмотрела на Миклоша и добавила: – Молодой человек мне уже все рассказал. Эти ужасные немецкие солдафоны для всех представляют угрозу!
– Это правда. После победы над Францией они готовы пойти войной на весь мир, – согласился Миклош.
– Надеюсь, я не доживу до этого времени, – сказала леди Милфорд.
Понимая, что Гизела и Миклош хотят остаться вдвоем, леди Милфорд попрощалась и удалилась в свой номер.
Коридорный принес завтрак, предусмотрительно заказанный Миклошем для Гизелы. Есть Гизела не хотела, и Миклош стал уговаривать ее выпить хотя бы кофе.
