– Правду… – медленно произнес Миклош. – Кончик шпаги повредил сухожилие. Врачи сделают все возможное, но рука будет плохо сгибаться, а возможно, какое-то время даже не будет двигаться совсем. Гизела ужаснулась:
– Вы хотите сказать, что он… не сможет играть на скрипке?
– Для этого нужны специальные упражнения и массаж. Быть может, на полное восстановление уйдут годы.
Гизела закрыла глаза, и Миклош крепче прижал ее к себе.
– Я знаю, как вам тяжело, но всегда лучше знать правду, – тихо сказал он.
– Бедный, бедный папа! – повторяла Гизела. – Он сойдет с ума, когда узнает, что не сможет больше играть!
Она застонала от жалости и обиды.
– Что же с нами теперь будет?
Миклошу было невероятно больно слышать эти слова. Он обнял Гизелу еще сильнее и сказал:
– Тебе не нужно об этом тревожиться. Я позабочусь о вас, а когда твой отец поправится, мы поженимся.
Гизела подняла голову и недоверчиво посмотрела на него:
– По… поженимся?
– Этой ночью я понял, что ничего нет важнее любви. Отныне и навсегда я стану твоим защитником.
Гизела не в силах была вымолвить ни слова. Прежде чем продолжить, Миклош прижался щекой к ее щеке.
– Наверное, нам будет порой тяжело, моя милая, зато мы будем вместе, и никто не посмеет– обидеть тебя, как это случилось вчера в клубе, потому что я всегда буду рядом с тобой.
Он говорил с такой нежностью, что у Гизелы на глаза навернулись слезы.
– Я всегда буду… гордиться тем, что вы… сделали мне… предложение, – запинаясь сказала она. – Но поскольку я уважаю вас… и считаю вас… самым лучшим мужчиной в мире… я не хочу стать… обузой для вас.
– Ты никогда не станешь для меня обузой, – возразил Миклош.
– Нет, стану, – упрямо сказала Гизела. – Я много думала и понимаю, что вам нельзя жениться на женщине… моего происхождения.
– Я настаиваю на свадьбе, – твердо сказал Миклош. – Я тоже немало думал. И решил, что оставлю замок на своих родных, а мы с тобой будем появляться там только в случае крайней необходимости – например, если императрица Елизавета решит нанести нам визит. – Он обнял ее и продолжил: – А в остальное время мы будем жить в симпатичном охотничьем домике, который я построил в самом дальнем конце наших владений. Мы не станем великими людьми, зато будем счастливы.
– Но… как же… ваш долг?
– Мой долг – делать то, что необходимо, – с улыбкой сказал Миклош. – А ты необходима мне больше всего на свете.
Гизела хотела возразить, но не успела, потому что его губы закрыли ей рот.
Это был нежный, не страстный, а скорее дружеский поцелуй.
– Иди к отцу. Он тебя ждет. Мне надо кое-что сделать, но через час я вернусь.
Гизела растерянно посмотрела на него. Миклош поднес к губам ее руку.
– Положись на меня, дорогая, – сказал он. – Ты – моя. Судьба сильнее всех доводов, которые может привести разум.
С этими словами он вышел в коридор, а Гизела послушно направилась в спальню к отцу.
Сомнения не покидали ее, но сквозь них из самых глубин ее души поднималась радость, которую уже ничем нельзя было остановить.
Ближе к вечеру Миклош и Гизела обедали вместе, в то время как леди Милфорд сидела с Полом Феррарисом.
– Вы говорите, чтобы я не спорила с вами, но… я хочу, чтобы вы были предельно осторожны и еще раз хорошенько подумали… То, что вы собираетесь сделать, может подорвать ваш авторитет как главы семьи.
– Я все обдумал достаточно хорошо, – ответил ей Миклош. – Ты для меня важнее всего на свете, важнее сотни придирчивых родственников, важнее условностей света.
Гизела улыбнулась в ответ, и он продолжал:
– Во все времена музыканты, поэты, художники и писатели утверждали, что главное в жизни – любовь. Кто мы такие, чтобы это отрицать?
– Я люблю вас так, что просто теряю голову! – сказала Гизела. – Но именно потому, что я вас люблю, я не могу позволить себе… хотя бы косвенно причинить вам вред. – Помолчав, она добавила: – У меня есть… предложение…
– Какое же? – спросил Миклош.
– Я знаю… что с вашей… точки зрения… все-таки не совсем… правильно жениться на мне, – с трудом подбирая слова, сказала Гизела. – Поэтому мы с папой можем… жить очень скромно и тихо… где-нибудь в
