джентльмена, вынужденного с ними расстаться после ночи, проведенной за карточным столом, в течение которой он спустил круглую сумму денег.
Маркиз и сам время от времени развлекался азартными играми, но ему был чужд непреодолимый азарт, лишавший состояния многих его современников.
Например, блестящий политик Чарльз Фокс пристрастился к игре в ранней юности, отчего почти всю жизнь был в долгах. В середине 20-х годов он приезжал выступать в палате лордов, проведя перед тем больше двадцати четырех часов за карточным столом.
Как-то раз за три ночи они с братом проиграли тридцать две тысячи фунтов.
Маркиз припомнил анекдот, над которым в описываемые времена хохотал весь Лондон. Когда отцу Чарльза сообщили, что его сын намерен жениться, этот господин сказал: «Это отрадно. Значит, мой сын хотя бы одну ночь проведет в постели, а не за карточным столом».
Какие бы обстоятельства ни сопутствовали покупке лошадей, маркиз был очень доволен своим приобретением.
Лошади были поистине выдающиеся – именно это слово считалось в те времена высочайшей похвалой для лошадей.
Маркиз тут же решил, что в следующий раз на скачках в Ньюмаркете[8] поедет именно на них. Как знаток и завзятый спортсмен, он предчувствовал, что этим лошадям не найдется равных.
Тем временем маркиз Олдридж выехал на такую узкую и извилистую дорогу, что можно было подумать, ее нарочно проложили, чтобы дать ему случай проявить все мастерство опытного ездока.
Миновав Дэнбери, а за ним Перли, он свернул в направлении реки Блэкуотер.
Раньше здесь ему был знаком каждый кустик, каждый камушек. По прошествии многих лет все вокруг неузнаваемо изменилось. Камни, казавшиеся мальчику едва ли не валунами, взрослый маркиз почти не заметил, а кустики подросли и целиком изменили очертания. Однако маркизу показалось, что изменившие свой облик окрестности радостно приветствуют его возвращение в эти края свежестью, весенним шелестом всей зелени.
Приближалась граница его имения, от которой его отделяла лишь деревушка Стипл, не относящаяся к владениям Олдриджей.
Подъезжая к ней, маркиз заметил шумную толпу местных жителей, что было неожиданно в этих безлюдных краях, вдобавок в страдную пору, когда фермеры дорожат каждым часом. Возбужденные чем-то люди шагали впереди экипажа по той же дороге.
Подъезжая к этому странному сборищу, маркиз услышал громкие сердитые голоса и предположил, что наблюдает волнения недовольных крестьян, о которых управляющий здешним имением и предупреждал мистера Грэма.
Затем он заметил, что крестьяне – мужчины в холщовой бесформенной рабочей одежде и женщины, с головами, повязанными темными платками, как будто что-то волокут. Подъехав поближе, маркиз понял, что на веревке у них привязано не что-то, а скорее – кто-то.
Мальчишки, облепив группу взрослых со всех сторон, с угрожающими криками швыряли вырванную с корнями траву и комья липкой грязи, за которыми то и дело наклонялись, пополняя запас снарядов.
Толпа была так поглощена своим делом, что заметила маркиза и сопровождавших его верховых, только когда те приблизились почти вплотную.
Несколько мужчин, замыкавших воинственную группу, заслышав топот копыт, обернулись, окликнули остальных, и толпа простолюдинов, слегка оробев, отступила на обочину дороги.
По выражению лиц и враждебным позам собравшихся маркиз утвердился в своем предположении, что наблюдает бунт. Придержав лошадей, он громким властным голосом, обычно безотказно действующим на окружающих, спросил:
– Что здесь происходит?
Заметив подле фаэтона старика, который казался опрятнее одетым и более сообразительным на вид, чем остальные, маркиз обратился прямо к нему.
– Я маркиз Олдридж, – объявил он. – Я еду в свое имение в Ридж-Касл. Что здесь происходит? Почему вы не на работе?
Когда маркиз представился, старик инстинктивно снял шапку и ответил весьма почтительно:
– У нас тут ведьма, ваша милость. И мы ее собрались малость помакать.
– Ведьма? – изумленно переспросил маркиз. – А откуда же вы узнали, что это ведьма?
Задавая этот вопрос, он сразу вспомнил, что Эссекс слывет краем суеверий, а история гонений на ведьм в этих местах уходит своими корнями в глубокое прошлое. Особого же расцвета охота за ведьмами достигла в елизаветинские[9] времена.
– Мы ее нашли на камнях друидов, милорд, – почесав в затылке, пояснил старик. – Спала там себе, после того как принесла кровавую жертву.
Маркиз внутренне содрогнулся, таким средневековым ужасом веяло от этих слов.
– А петуха она так и держала в руках, – с возмущением продолжал старик. – Взяла его у местных. Это ведь Бэла Молдена птица! Никто не сомневается, что это самая настоящая колдунья. Вон, смотрите, ваша милость, все платье у нее в крови перемазано!
Отдав поводья груму, маркиз спрыгнул с фаэтона.
– Где она?
Толпа, умолкнув, расступилась. Маркиз был уверен, что ведьмой объявили какую-нибудь несчастную старуху, скорее всего выжившую от старости из ума и наводившую на окружающих страх своим внешним видом и бессвязным бормотанием. Такие старые женщины вызывают враждебность местных жителей лишь тем, что живут в полном одиночестве где-нибудь на отшибе и чуждаются соседей.
Маркиз решительно направился туда, где крестьяне бросили ведьму.
Все ее лицо и тело, все темное платье, залепленные грязью, были действительно перепачканы кровью. Преодолевая инстинктивное отвращение, маркиз приблизился к несчастной. На первый взгляд ему показалось, что женщина мертва.
Выросший в этих местах, маркиз не раз слышал про средневековый обычай «макания ведьм», поражавший своей бессмысленной жестокостью.
Если женщина подозревалась в колдовстве, несчастную обвязывали веревкой вокруг талии, обычно перед тем сняв с нее почти всю одежду, бросали в ближайшую реку или пруд. Согласно поверью, невинная женщина тонула, а настоящая ведьма всплывала.
Если жертва шла ко дну, что, казалось бы, свидетельствовало в ее пользу, ее вытаскивали, но отнюдь не для того, чтобы оставить в покое. Из предосторожности: вдруг ведьме и тут удалось обхитрить добрых людей, несчастную подвергали испытанию снова и снова, пока та не умирала от жесточайших пыток.
Маркиз заметил, что у женщины, лежавшей на земле, были темные длинные волосы. Возможно, своим необычным для этих мест цветом, густотой и длиной они и навели крестьян на мысль о сверхъестественных силах их обладательницы. Однако грива прекрасных, хоть и облепленных грязью волос явно свидетельствовала о молодом возрасте ее обладательницы.
Присмотревшись, маркиз заметил на макушке женщины запекшуюся кровь. По-видимому, суеверные односельчане успели ударить ее по голове каким-то тяжелым предметом.
– А вы не боитесь, что вам придется отвечать за свое самоуправство? – с угрозой спросил маркиз, указывая на разбитую голову женщины.
Старик, подошедший с маркизом к предполагаемой ведьме, возразил:
– Это не мы. Мы – ни-ни, и пальцем ее не тронули. Это мы ее такой и нашли на тех камнях, ваша милость. Только вот ей лицо малость расцарапали, а в остальном она вся такая и была.
Маркизу было известно и другое испытание, о котором упомянул словоохотливый старик. Считалось, что у ведьм есть на голове и теле такие места, откуда не пойдет кровь, даже если нанести на них раны.
Обычно, когда толпа волокла к судье подозреваемую в колдовстве, женщины успевали расцарапать ей лицо и руки.
– А на платье у нее – петушиная кровь, – продолжал свои объяснения старик. Он как будто задался целью убедить маркиза в целесообразности всех действий, предпринятых толпой, и оправдаться в его глазах.
