– Могу я… теперь… пожалуйста… пойти и посмотреть… проснулся ли папа?
– Да, конечно, – согласился герцог, – и если он чувствует себя достаточно хорошо, то, пожалуйста, пошлите Доукинса за мной, я должен поговорить с вашим отцом.
С этими словами он открыл дверь каюты.
Она прошла мимо, не взглянув на герцога, но он интуитивно улавливал, как сильно она воспринимала его близость и была напугана.
Он закрыл за ней дверь и сел за стол, уставившись перед собой невидящим взглядом.
Даже наедине с самим собой он все еще ощущал флюиды страха, которые оставила после себя Милица.
Глава 7
Герцог любовался восходом, облокотившись о поручни, когда дверь на палубу открылась и появилась Милица.
Не поворачивая головы, он видел краем глаза, как она сделала несколько шагов к носу яхты и затем заметила его.
Она стояла не шелохнувшись, и он знал, что она решает, не поспешить ли ей уйти, раз он не обратил на нее внимания.
Видимо, убедив себя, что он вправе потребовать разделить с ним компанию, она направилась к нему.
Он все еще не двигался с места, и лишь когда она встала рядом с ним, спокойно сказал:
– Доброе утро, Милица. Вы так рано встали!
– Папа провел беспокойную ночь, – ответила она. – Он только что заснул после того, как Доукинс дал ему большую дозу его особого лекарства.
Герцог понимал, как она беспокоится, и успокаивающе сказал:
– Мы будем в Монте-Карло через три дня.
Милица тревожно вздохнула. Словно успокоившись от его слов, она облокотилась о поручень, как и он, и стала смотреть на море.
Она встала подальше от него, в то время как любая другая женщина старалась быть к нему поближе, но герцог понимал, что и такая дистанция – уже шаг вперед в их взаимоотношениях.
С тех пор как они покинули Каир, герцог был занят этой увлекательной и захватившей его игрой, пока не почувствовал, что и он, и она продумывают каждый свой шаг, как в шахматной партии.
В первый вечер их совместного ужина, когда она заранее пришла в салон, он почувствовал, как она была нервна и насторожена.
Она выглядела очень красивой в другом новом платье из такой же недорогой ткани и такого же покроя, что и то, какое надела утром.
На бледно-розовом фоне платья были рассыпаны маленькие розы, в этом наряде она казалась герцогу совсем юной и похожей на волшебную фею.
Платье подчеркивало почти прозрачную белизну ее кожи, необычные тени ее волос и таинственную глубину ее выразительных глаз.
– Сегодня мы в первый раз ужинаем вместе, – сказал герцог, когда она подходила к нему через салон, – и нам следует выпить шампанского. Я уже налил вам.
Герцог протянул ей бокал, думая, а пробовала ли она когда-либо шампанское в юные годы, когда оно текло рекой в роскошных дворцах Санкт-Петербурга.
Милица отпила глоток шампанского, и герцог сказал:
– Вы, наверное, удивляетесь, что я не предлагал шампанское вашему отцу, но, по-моему, кларет намного полезнее для организма.
– Он очень любит кларет, – ответила Милица, – и я подумала, что именно поэтому вы и посылаете ему такие старые и превосходные марки этого вина.
– Я был уверен, что оно понравится ему, – сказал герцог.
Они вошли в столовую. Герцог уже знал, что Милице понравились превосходные блюда его повара. Но она все еще поглядывала на него с испугом в глазах.
Герцог старался беседовать с ней о том, что больше всего могло заинтересовать ее, а к концу ужина они еще и оживленно поспорили.
Он словно разговаривал с Гарри или с кем-либо другим из своих близких друзей и не мог припомнить ужина в обществе дамы, за которым он бы с таким удовольствием беседовал на темы, не касавшиеся их лично.
Однажды во время беседы Милица развела руками и сказала:
– Вы так много знаете, что мне становится стыдно за свое невежество. Пожалуйста, скажите, какие книги я должна прочитать, чтобы быть более эрудированной.
– А вам хочется спорить?
Обычно большинство женщин предпочитали соглашаться с ним, тем самым завоевывая его расположение.
– Папа всегда говорил, – ответила Милица, – что споры помогают яснее выразить мысли, анализировать их, потому что порою мы ленимся это делать, если не высказываемся вслух.
