— «Шатила» или кто другой — но наш старый приятель Вэллат высказал дельное замечание.
— Насчет детонатора?
— Ну да. Я думаю, никто впредь на них не покусится.
— Конечно, потому что у них уже есть.
— Для армейских соврать — раз плюнуть. Они только одно и умеют защищать — собственную честь, как они ее понимают. Хоть всемирный потоп разразись — они только о чести думают.
В самом дурном настроении приятели разошлись по своим кабинетам. Баум прежде всего позвонил Бен Тову — разговор получился мучительным, а ведь он еще ничего не сказал о детонаторах. Потом связался с Обанью, предупредил, что скоро явится.
На столе у него накопилась целая гора бумаг. Он просмотрел их и в самом низу обнаружил вчерашний отчет Леона — ему было поручено наблюдать за советником сирийского посольства по имени Мустафа Келу.
«…следовал за субъектом до дома № 14 по улице Ламартин. Он вошел в дом, поднялся лифтом на третий этаж — здесь две квартиры, одну из которых занимает Клод Савари, вторая пуста. Вышел примерно через сорок минут. На улице Ламартин затерялся в толпе — был час пик, много народу и машин».
Баум долго сидел над этим листком, вперив неподвижный взгляд в пустую серую стену напротив, пытаясь увязать прочитанное с тем, что уже знал, и все вместе — с делом, которым предстояло заняться. Оторвал его от раздумий телефонный звонок.
— Господин Баум, это Ковач. — У говорившего был восточноевропейский акцент, слова он произносил тщательно, в глуховатом голосе странным образом сочетались угодливость и наглость.
— Чем могу служить?
— Хотелось бы повидаться, господин Баум. Посидеть вдвоем, вспомнить старое доброе время, общих друзей… — В слащавой речи даже реверанс прозвучал.
— Хотите от меня что-то получить?
— Вообще-то да.
— Кафе «Ротонда», приду к семи.
— Прекрасно. Надеюсь, вы окажете мне честь быть моим гостем, — поужинаем вместе.
— Вы очень любезны.
— Это для меня большое удовольствие.
Однако вечером, за накрытым столом Ковач предпочел не распространяться насчет старых добрых времен, а развлекал гостя анекдотами и сплетнями. Только когда подали бренди, он придвинулся к Бауму и доверительно коснулся его руки. Лицо его при этом стало серьезным, голос прозвучал деловито:
— Есть любопытная информация.
— О чем это?
— Интересует вас тактическое ядерное оружие — а именно то, что пропало в Обани?
— Впервые слышу.
— Понятно. Не хотите, чтобы я знал, что вы знаете, тем не менее, я продолжу…
— Сделайте милость. Всегда любопытно послушать, о чем люди говорят.
— Насколько я в курсе, господин Баум, то, что похищено в Обани, морем уйдет из Марселя.
— Когда?
— Не знаю — в такие подробности меня не посвятили. Но уверен, что очень скоро. Может быть даже, что уже ушло.
— Кто вам сказал?
— Один приятель.
— Я бы хотел задать вам сугубо технический вопрос.
Ковач предостерегающе поднял руку, ногти у него были тщательно наманикюрены:
— Не стоит — пожалуйста, не надо. Я пришел поговорить с вами, поскольку наши общие друзья решили, что эта беседа обоюдно полезна. Никто не заинтересован в ядерной катастрофе, правда ведь? Разве что какой-нибудь безумец. Итак, груз отправится из Марселя, пункт назначения — Израиль. Вот и все, что я знаю. Можете распорядиться этими сведениями, как вам угодно, при условии, что никто не узнает, от кого они получены.
— Вы не против, если я вас покину? — спросил Баум. — Многое можно успеть еще сегодня.
— Согласен с вами.
— Благодарю за прекрасный ужин. — Баум залпом допил свой бренди и чуть ли не бегом устремился к выходу. Добравшись на такси до работы, он позвонил сначала в Марсель, потом домой Бен Тову.
— Неприятные новости, приятель.
— Что ж делать — выкладывай!
— Оружие, по нашему мнению, будет отправлено морем из Марселя. Все наши попытки…
— Да ясно, не трать время. Какое судно? Под чьим флагом?
— Ничего пока не знаю, но сам лично этим занимаюсь. Сделаю все возможное.
— Я тебе верю.
— По крайней мере тебе теперь есть чем заняться: проверяйте все суда, приходящие из Марселя.
— Они могут сделать заход в другой порт и прийти оттуда — тогда ничего мы не найдем. Они могут подойти к любому берегу и переправить груз на лодке. А то зайти в Ларнаку или любой ближний порт и доставить бомбу самолетом. Черт их знает, что они придумают…
— Ты прав — но за кораблями из Марселя все же последи.
— Само собой.
— Вот что еще — информацию я получил от платного агента.
— Думаешь, в их группе есть чужой?
— Есть кормушка, где меня прикармливают время от времени такими сведениями, которые хозяева кормушки считает нужным мне сообщить. Отсюда я и узнал насчет Марселя — стало быть, эти люди знают о делах группы больше, чем мы с тобой. Странно, правда?
Бен Тов ответил не сразу:
— Спасибо, это очень важно — то, что ты сказал. Будь уверен — сохраню все в тайне. Провокацией тут не пахнет, как думаешь?
— Нет, это не провокация.
— А может, американцы задали нам загадку?
— Не они — это точно.
— Ну ладно… — Бен Тов снова помедлил, видимо, обдумывая следующий вопрос, но вместо этого сказал «шалом» и повесил трубку.
Совещание комитета обороны в Иерусалиме было ничуть не приятнее для его участников чем то, что состоялось накануне в Елисейском дворце в Париже. Мемуне, услышав от Бен Това новость, погрузился в долгие и тягостные размышления относительно того, следует ли предавать ее гласности. С одной стороны — сколько беспокойства, сколько он услышит злобных и яростных выпадов в свой адрес — и все, возможно, зря, поскольку еще не установлено, что именно «Шатила» учинила весь этот переполох. Французы и сами могут найти вора — лучше, пожалуй, не высовываться пока с этой новостью. С другой стороны — что, если и впрямь «Шатила» раздобыла ядерное оружие? Французы проворонили, и атомная бомба того и глади окажется в Иерусалиме? Тут уж не сошлешься, что счел новость незначительной — дескать, всего-навсего пустые хлопоты, ложная тревога, о которой комитету обороны лучше не докладывать… Мемуне отлично знал политиков, которые сразу начнут кричать, что если бы им вовремя сказали, то они бы сумели принять меры и все бы обошлось отличнейшим образом. Так что, пожалуй, лучше уж чуточку забежать вперед, чем отстать. Лучше отделаться легким испугом и начальственной выволочкой в случае, если тревога действительно ложная, чем расхлебывать жуткую кашу, которая заварится, если дело обернется плохо. Все утро он прикидывал так и эдак, кляня свою несчастную судьбу и тот факт, что заседание комитета назначено именно на сегодня. Единственное, что он сумел придумать, чтобы хоть отчасти отвести от себя удар, — это пригласить на совещание Бен Това. Гнев начальства падет не на него одного — это справедливо.
А уж гнев разразился по высшей фишке. Началось с министра обороны, который давно точил зуб на разведку и решил свести старые счеты прямо тут же, на совещании:
