секретаря изобразило крайнее смущение:
— Не хотелось бы вмешиваться в ваши дела, — признался он. — Но наш министр получил взбучку от министра обороны по поводу того, что вы задержали Александра Жалю. Он действительно у вас?
— Вроде бы да.
— Министр обороны требует его немедленного освобождения — на этом настаивает военная разведка. Этот Жалю выполнял какое-то их поручение — так они говорят. Сами знаете, что это за публика, — у них ведь не спросишь, какое задание они ему дали и почему именно ему. Во всяком случае наш пообещал, что Жалю будет отпущен немедленно.
— Очень жаль, — сухо произнес Вавр. — Он свидетель и участник серьезнейшего преступления, расследование которого ведется под личным надзором президента республики. Министра следует поставить в известность.
— Министр выразил мнение, что этого человека можно пригласить на допрос в любой момент. Он получил гарантии от военной разведки, что тот никуда не убежит.
— Чтобы освободить Жалю при таких подозрениях против него, мне необходимо личное письменное распоряжение министра.
— Оно будет.
Баум, выслушав рассказ Вавра, неожиданно рассмеялся:
— Может, оно и к лучшему, здесь от него никакой пользы — молчит, хоть ты его режь. И никакой уверенности, что заговорит. Так пусть себе гуляет, черт с ним. Но вот официальное распоряжение насчет его освобождения в свое время нам пригодится, тут я не сомневаюсь.
— Я тоже.
— А они ничего там не сказали — как с ним обращаться, когда он отсюда выйдет, как нам себя с ним вести в будущем, а?
Вавр сузил глаза и посмотрел на собеседника с таким выражением, будто ему известно, что у того на уме. Опять какой-нибудь безумный прожект, который он, Вавр, ни в коем случае не одобрит и не поддержит.
— Насчет будущего они умолчали, но это вовсе не значит, приятель, что ты волен поступать с ним, как тебе вздумается. Никакой самодеятельности, слышишь?
— Без этого ничего не получится.
— Что ты еще там задумал?
— Нам же ясно, что этот тип — опасный преступник, — вдохновенно начал Баум. — Опаснее некуда, правда? Недаром в ход пущены все средства, чтобы его отсюда вызволить — он и для них опасен, для своих соучастников. Но ведь никто всерьез не предполагает, будто мы его отсюда выпустим — и дело с концом. Отпустим, мол, и забудем…
— Продолжай, продолжай — хочу понять, к чему ты ведешь. Я к твоим выкрутасам привык, они на меня не действуют.
— Устанавливаем за ним слежку. Круглосуточную. Затравим его до такого состояния, что он начнет метаться, вот тут и проколется на чем-нибудь. А тогда уж заберем его снова — и даже высокопоставленные дружки не решатся дважды повторить один и тот же трюк. — Он улыбнулся обезоруживающе. — Вот и весь мой план, что тут такого особенного?
— А когда начнется скандал — ты сам пойдешь к министру обороны объясняться?
— Могу.
На сей раз расхохотался Вавр. Эти двое — старые друзья, давние сослуживцы — отлично понимали друг друга.
— Убирайся из моего кабинета, — велел Вавр. — И больше не появляйся со своими дурацкими идеями, слышишь?
— Вы, стало быть, ничего не слышали?
— И слышать не желаю.
У себя Баум с Алламбо и еще двумя инспекторами до мельчайших подробностей разработали схему наружного наблюдения за Таверне — восемь человек на машинах должны были превратить его жизнь в сущий ад.
— Сразу будет видно, когда он сломается, — сказал Баум. — А произойдет это непременно. Не могут же все наши усилия пропасть даром. Он наверняка попытается сбежать. Куда и на чем, — не знаю. Вот тут бы его не упустить. Поймаем его — это и будет момент истины. Но если он уйдет — тогда держись, ребята. Вылетите отсюда, как пробка из бутылки. В провинцию. В полицию пойдете служить. — Он обвел коллег острым взглядом и добавил, как припечатал: — Мундир напялите.
Отпустив инспекторов, Баум задержал Алламбо.
— Мы его конечно выпустим, нашего друга Таверне, но не раньше полуночи. Надо успеть установить на его квартире «жучок», а чтобы его не засекли всякими там электронными штуками, лучше его поместить прямо в телефон. Телефонные разговоры — как раз самое интересное. Кто из техников сейчас свободен?
— Массе. Сделает все в лучшем виде.
— Значит, пусть устроит все сегодня же до полуночи — внуши только ему, насколько дело деликатное.
— Шум будет на весь свет, если это всплывет.
— Ты все правильно понимаешь, — усмехнулся Баум. — Стало быть, пусть не всплывает. Объясни это Массе как следует. Подслушивание организуй тоже как можно лучше, ты это умеешь. Только не поручай его людям в машине, припаркованной у подъезда, где живет Таверне, — он ведь тоже не дурак.
— Используем радиофургон?
— Можно. Пусть стоит где-нибудь за углом, на соседней улице, метрах в двухстах от дома, не ближе.
— Ладно.
— Проследи за этим сам, дружище.
Алламбо вышел, и тут же зазвонил телефон: инспектор, звонивший из Обани, задыхался от возбуждения:
— Этот парень заговорил, шеф! Он такое порассказал!
— Ну?
— Они еще и детонаторы украли.
— Детонаторы? Сколько?
— Двух не хватает. И еще кой-чего.
— Не загадывай загадки, говори быстрей.
— Он клянется, что две боеголовки исчезли, а не одна, как в отчете.
— Верить ему можно?
— Вполне, шеф!
— Ладно, возвращайся домой.
Новость следовало немедленно доложить начальству, и Баум вновь отправился к Вавру.
— Главное, — размышлял он вслух, разместившись в кресле у стола, — докладывать ли президенту, что не одну ядерную боеголовку украли, которую без детонатора и взорвать-то нельзя, а целых две и к тому же с детонаторами?
— То есть — надо ли разоблачать военных, которые сознательно пошли на эту ложь? Это ты имеешь в виду?
— Вот именно.
— А твое мнение?
— Не надо.
— А в Иерусалим что сообщишь?
— Всю правду, им-то она необходима.
— И «Моссад» будет молчать, ты считаешь?
— Будет. Ссориться с Францией им ни к чему, сеять панику в собственной стране — тем более. По крайней мере до тех пор, пока нет ничего определенного.
