— Это достаточно распространенная модель, сэр, — произнесла она металлическим голосом. — С вашего позволения, я пойду в свой кабинет, чтобы изучить его.
— Расскажите сначала, что вы там вынюхали в Суссексе.
Ребекка отчиталась о проделанной работе, не глядя на меня. Без единого лишнего слова. Она снова превратилась в ведьму. И мне это даже нравилось: ведь когда мой сержант становится человеком, я сразу чувствую себя неловко и не знаю, как себя вести.
Я отложил эти мысли подальше и сосредоточился на только что услышанном.
Повторный обыск в комнате Хасельхоффа не принес результатов. Домоправительница Торки не добавила к своим показаниям ничего нового. Пол вспомнил одну деталь: голландец увлекался Камасутрой. Более того, он ее изучал. Для него Камасутра была не пособием по траханью всеми возможными способами, а мистическим текстом, заключавшим в себе древнее знание.
Вообще-то я достаточно хорошо разбираюсь в сексе, настолько, чтобы не попасть под чары Камасутры. Она наверняка увлекательна и даже полезна для тех, кому не хватает фантазии, но считать ее мистическим текстом… Ян Хасельхофф явно весьма разносторонняя натура, если он от Библии переходит к Камасутре.
— Если он ее изучал, значит, у него были соответствующие книги, — заметил я. — Почему же мы не нашли ничего такого среди его вещей?
— То же самое я спросила у Пола, — отозвалась Ребекка. — И он не смог ничего внятно объяснить. Заявил, что никогда не видел, как Хасельхофф изучал Камасутру. Все это со слов самого Яна. Однажды вечером, когда они играли в бильярд, тот неожиданно прервал партию, сказав, что ему нужно идти заниматься. Пол спросил, что именно он изучает, и Ян ответил: «Камасутру». Пол начал шутить по этому поводу, но его товарищ с полной серьезностью объяснил, что тут нет ничего непристойного, как принято думать, напротив, речь идет о древнем мистическом тексте.
Над этим открытием стоило поразмыслить. Я не очень-то понимал, как оно соотносится со всем остальным. Хотя мистический подход Хасельхоффа к сексу отчасти подтверждал мою гипотезу о том, что голландец был фанатиком.
Наш разговор с Ребеккой подошел к концу. Теперь ей придется взять компьютер. Ни за что в жизни не пропустила бы это зрелище. Она глубоко вздохнула, прежде чем прикоснуться к ноутбуку, схватила его и вышла из комнаты, выпятив грудь, под моими саркастическими взглядами.
Я тоже решил покинуть свой кабинет и отправиться к Бренде. Я проголодался, и меня нужно было накормить. Не только едой.
На работу я вернулся около четырех часов пополудни, расслабленный, как всегда после хорошего секса, и куда более уверенный с Ребеккой. Она по-прежнему возилась с компьютером. Перед работой она наверняка его продезинфицировала.
— Что-нибудь нашли? — спросил я, заглядывая в кабинет напарницы.
Ребекка не отрывала взгляда от клавиатуры.
— Я как раз собираюсь распечатать один экземпляр, вы сможете прочесть, — сказала она холодно. — Насколько я могу судить, это должно быть интересно.
Мне пришлось ждать по меньшей мере минут двадцати прежде чем обещанный экземпляр оказался на моем столе. Весьма объемный. Похоже на какой-то доклад. Однако заглавие казалось забавным: «Алейт».
Я вопросительно посмотрел на Ребекку:
— Что за черт?
— Это история жены Босха. Ее звали Алейт.
Обычно я не сквернословлю на работе, особенно в присутствии Ребекки, чтобы не подавать ей лишний повод меня осуждать. Но в тот день, вновь услышав имя Босха, не сумел сдержаться:
— Опять он, разэтак его! — Я глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки. — Это биография? — Я нервно теребил стопку бумаг.
— Не совсем. Здесь рассказывается и о работе мастера над тремя большими полотнами, которые составляют триптих «Сад земных наслаждений», написанный Босхом около 1500 года, теперь они хранятся в музее «Прадо», в Мадриде.
— Кто автор?
— Это анонимный текст. Я навела кое-какие справки, думала, Джули Бонем скачала его из Интернета. Но в сетке его нет. В библиотеках тоже. Похоже, мы имеем дело с неизданным произведением.
— Может, сама Бонем его и написала, — предположил я.
Ребекка скривила губы:
— Сомневаюсь, что это ее творение. На последней странице, под словом «конец», значится: «Вверяю тебе этот текст. Позаботься о нем».
— Что еще вы нашли в компьютере?
— Ничего.
— Как это — ничего? — удивленно переспросил я.
— Эта повесть — единственный файл в памяти. Я проверила жесткий диск и стертых документов не обнаружила. Могу с уверенностью утверждать, что Джули Бонем практически не пользовалась этим ноутбуком.
— Ее мать сказала, что девушка была помешана на Интернете, — возразил я. — А какой же Интернет без компьютера?
— Возможно, он был не единственный у Бонем.
Если Ребекка права и у девушки был еще и настольный компьютер — кто знает, где он теперь? Но об этом я подумаю позже. Пока меня больше всего беспокоил тот факт, что имя голландского художника XV века, будь он трижды проклят, всплывало повсюду, куда бы я ни сунул свой нос. Как будто недостаточно того, что Ян Хасельхофф родился в том же самом городе, что и Босх, так еще и Джули Бонем сначала хранит у себя репродукцию одной из его картин, а потом у нее обнаруживается таинственный текст, в котором рассказывается именно о нем. Или, если быть точным, о его жене. Делать нечего, придется срочно ехать в Голландию к брату Яна Хасельхоффа. Голландской полиции пока не удалось его найти, но у них обязательно получится.
— Я не так много знаю об этом Босхе. Вы можете раздобыть какие-нибудь материалы до нашего отъезда? — попросил я, и наши взгляды впервые встретились.
Ребекка кивнула.
— Куда мы едем, сэр?
— В Голландию, — ответил я, хватая папку. — Полетим завтра в Амстердам первым же утренним рейсом. Я почитаю материалы в самолете. Не обязательно присылать их мне домой сегодня вечером.
— Вам нужен топографический указатель произведений?
А почему бы нет, подумал я, уже направляясь к двери. Если какие-нибудь из них хранятся в лондонских музеях, можно будет заскочить посмотреть.
Я собирался было кивнуть, а потом вдруг осекся. Меня осенило.
— Проверьте, есть ли работы Босха в Национальной галерее.
Ребекка тут же поняла, что я задумал. И меньше чем через десять минут мои подозрения подтвердились: «Увенчание терновым венцом», полотно размером 73 на 59 сантиметров, написанное Босхом между 1508 и 1509 годами, было одной из жемчужин коллекции голландских мастеров в Национальной галерее наряду с «Автопортретом» Рембрандта и «Портретом послов» Гольбейна Младшего.
Может, именно поэтому Ян Хасельхофф стал заядлым посетителем музея на Трафальгарской площади.
Я ушел с работы, охваченный тревогой, и бегом бросился домой, читать распечатанный текст. Я сгорал от любопытства. Раньше Босх был для меня лишь художником, рисовавшим чудовищ. Я смутно помнил его произведения, но практически ничего не знал о его жизни. Чем же он так заинтересовал молодых людей двадцати с небольшим лет?
Этот вопрос мучил меня всю дорогу. Наконец я устроился поудобнее в кресле, с выпивкой под рукой, открыв папку с надписью «Алейт». И нашел ответ.
