Алейт снова отправила служанку посмотреть, потушена ли плита. Конечно, все эти предосторожности излишни, но ведь бдительность никогда не помешает. Она слишком хорошо помнила пожар 13 июня 1463 года, полностью уничтоживший город. Они с Йероеном были детьми, но им никогда не забыть столпы огня, дома, сгоравшие вместе с людьми, отблески пламени в горячем небе, заметные даже из соседних городов.
В те дни она часто думала о пожаре. Может быть, ад именно таков: поглощающий все огненный дождь, от которого нет спасения. Алейт очень боялась такого ада и все время только и делала, что молилась. Молилась до обморока, стоя на коленях на голом полу в своей комнате. Она даже стала носить власяницу, от которой постоянно зудела кожа на бедре, но Алейт и этого была мало. Она должна страдать еще больше, должна испытывать сильную физическую боль, чтобы искупить свой грех.
Бичевать себя ивовыми розгами не получится, потому что трудно будет прятать следы от мужа. Поэтому по размышлении Алейт пришло в голову наносить себе небольшие ожоги. Она брала очень маленькие камешки, разогревала их на огне и прикладывала к рукам, к ногам, стараясь как можно дольше выдерживать боль. И, мучая себя, она просила Всевышнего не посылать к ней больше призрак Агнес, который каждую ночь являлся ей во сне.
Накануне Алейт увидела девушку в клубке извивающихся змей и проснулась, крича от ужаса. А еще прежде Агнес приснилась ей в роли черноволосой невесты, изображенной на картине «Сад земных наслаждений» рядом с евреем.
С тех пор как полотно вернулось к своему законному владельцу, оно тоже часто снилось Алейт, и сон был всякий раз один и тот же: голые фигуры начинали безумную пляску, а потом совокуплялись в безудержной оргии. Она просыпалась в поту, все еще видя перед собой непристойные образы, сердце сильно билось в груди, и ею овладевала странная тревога, мешавшая снова уснуть. И тогда Алейт вспоминала о Катарине, прекрасной и чувственной Катарине, которая жила в доме еврея, быть может, спала в его постели и так хорошо знала цену плотским наслаждениям. Отдавалась ли она и Йероену тоже? Этот вопрос мучил Алейт уже давно, и она не могла успокоиться при мысли о том, что не получит ответа.
Вернулась служанка и заверила ее, что печь погашена. Алейт выпроводила ее и стала готовиться к посещению мастерской. Йероен начал новую картину, и ей было любопытно посмотреть.
Она решила не брать с собой в те дни приболевшую госпожу ван Осс, в том числе и для того, чтобы не раздражать мужа. Он стал сторониться компаньонки как чумы. Собачку Марго Алейт тоже оставила дома и в новом платье из алого бархата, слишком элегантном для посещения мастерской, прошла через рыночную площадь.
В мастерской ее встретил самый талантливый ученик мужа, юноша из Гента, которого иной раз приглашали в дом. Но вскоре появился Йероен и проводил жену в свое ателье.
— Ну и?.. — спросила она, не видя картины на мольберте.
Муж нахмурился:
— Я все уничтожил. — И указал на холст в углу, покрытый побелкой, которую он использовал в качестве основы.
— Почему?
— Великий Магистр хочет, чтобы я создал триптих о муках святого Антония в пустыне. Набросок, что я приготовил, не годился.
Алейт вздрогнула, когда муж упомянул еврея.
— Я не знала, что это он заказал тебе новую картину.
Йероен промолчал.
— Ты еще не окончил святого Иоанна, а он уже поручает тебе следующую работу, — заметила она раздраженно.
— Разумеется, тут нет ничего страшного. Ты ведь знаешь, я привык писать несколько картин одновременно.
— Он хотя бы платит тебе?
— Это ведь тоже не важно. — Муж взглянул на нее с удивлением. — Я работаю, потому что люблю свое дело, а не из-за денег. То, что я получаю за картины — скорее, символическая плата.
Алейт почувствовала, как кровь прилила ей к голове. Она была не в силах сдержаться:
— Конечно, ведь мое приданое обеспечивает тебе вполне удобную жизнь.
Удивление в лице Йероена сменилось негодованием. Он поджал губы и собрался уходить.
— Я так страдаю. — Она попыталась загладить сказанное. Это была их первая ссора за долгие годы совместной жизни, и она потрясла Алейт не меньше, чем мужа. — Я сама не знаю, что говорю. Прошу тебя, прости.
Йероен продолжал злиться, но вскоре обернулся и посмотрел на Алейт.
— Мне правда очень тяжело, — пробормотала она, встретившись с ним взглядом. — Я не знаю, что на меня нашло.
Муж подал ей руку.
— Забудем об этом, — промолвил он, провожая жену за порог мастерской.
Алейт вернулась домой с ощущением, что их жизнь уже не будет прежней. Йероен, казалось, не затаил на нее обиды за несправедливые слова, но он стал еще более молчаливым и отстраненным, чем обычно.
Она не пыталась объясняться. Вместо этого она старалась заполнить несмолкаемой болтовней тягостные паузы, все чаще возникавшие во время их беседы. Часто в качестве темы для разговора она выбирала безумные выходки королевы Хуаны.
Они были у всех на устах. Король Филипп хотел помешать жене сделать своего отца, Фердинанда Арагонского, регентом принадлежавшего ей Кастильского королевства. Хуана, поняв, что муж держит ее пленницей, вызвала с докладом первого министра. Он очень боялся королевы и ее странностей, а потому взял с собой графа де Френуа. В итоге она закатила оглушительный скандал, а бедняге графу и подавно не поздоровилось: Хуана сорвала с него парик и пинками выгнала прочь.
Йероен сказал, что все это глупости. Он считал, что бедная королева вовсе не безумна, а бесчисленные истории о ней всего лишь сплетни. Кроме того, Хуана была уже в пятый раз беременна. Не это ли лучшее доказательство тому, что у королевской четы все благополучно?
Однако Алейт была не согласна с мужем. Даже если Хуана и не безумна, вопреки тому, что болтают вокруг, в любом случае она несчастная, одинокая женщина. С королевой плохо обходятся, дурно за ней ухаживают, даже одежда у нее ветхая. Говорят, жены дворцовых слуг живут лучше.
Прошло лето, наступила осень. Пятнадцатого сентября королева родила пятого ребенка, девочку, которой дали имя Мария. Не было ни празднеств, ни торжественных процессий; событие обошли молчанием.
Йероен закончил триптих, посвященный святому Антонию, и отдал его еврею. Алейт так и не захотела взглянуть на полотно. За все то время, что муж писал его, она ни разу не показалась в мастерской. Под предлогом жары она провела лето взаперти, в доме, предаваясь молитве вместе с госпожой ван Осс. Теперь компаньонка вызывала у Алейт большую симпатию, потому что поддерживала хозяйку в ее слабостях. Ван Осс больше не удивлялась тому, что она исступленно моет руки и постоянно проверяет, погашен ли огонь. Компаньонка даже видела власяницу, которую госпожа носила на бедре, и это открытие ее только обрадовало. Она считала благородную Алейт ван дер Меервенне набожной христианкой, верной предписаниям церкви и соблюдающей заповеди.
Одобрение компаньонки было приятно ее госпоже. Уже давно никто не выказывал ей своего уважения. Муж после той ссоры стал избегать Алейт, и ей пришлось смириться с его учтивым равнодушием.
Через несколько недель после того, как триптих был отдан заказчику, она решила, что настал момент снова показаться в мастерской. Алейт не хотела, чтобы ее длительное отсутствие вызвало сплетни.
Однажды утром, когда дул легкий северный ветер и воздух казался чистым и свежим, она надела одно из своих лучших платьев и отправилась через рыночную площадь.
Йероен нахмурился, увидев жену, и это ее встревожило. Быть может, в мастерской еврей? Алейт тут
