публика бросилась на поле — соревнование проводилось во Дворце тяжелой атлетики ЦСКА, — забыв, что за другими столиками игра еще продолжается. Обе встречи завершились вничью, но в обеих чемпиону пришлось нелегко. К тому же мне тогда удалось победить в споре сильнейших: я набрал больше всех очков на первой доске. Так что у Карпова вряд ли оставались сомнения относительно того, что в моем лице он имеет опасного противника.
Что же вызвало столь острый интерес зрителей? Прежде всего уверенность в том, что нынешняя встреча — это прелюдия к нашей будущей борьбе за мировое первенство. А также контраст между нашими игровыми стилями. У Карпова врожденное позиционное чутье и безошибочная интуиция в выборе позиций для своих фигур. Но, как правило, он предпочитает обходиться без осложнений. О себе он говорит: «Рискованная игра в стиле шахматных мушкетеров нравится любителям острых ощущений, но мне она не по душе. Я стараюсь трезво оценить свои возможности и не ломать себя». Карпов — яркий представитель игрового, спортивного стиля. Я же принадлежу к шахматистам исследовательского направления. Мне доставляет большое удовольствие поиск новых теоретических продолжений, многочасовые домашние анализы. Я обожаю комбинационные осложнения и безжалостно ломаю в себе шаблон, избегая соблазна решать проблемы одними техническими средствами.
Однако, делая такие обобщения, не следует забывать предостережение Петросяна: «Каждый гроссмейстер — довольно сложная личность, представление о которой не всегда соответствует действительности. Таль — не только 'жертвы', Фишер — не только 'электронная машина', а Петросян — не только 'осторожность'». Именно поэтому я убежден, что в самом главном мы с Карповым не расходимся: мы оба уверены, что шахматы — это прежде всего борьба, поединок, в котором противник должен быть повержен.
Ботвиннику карповский стиль напоминает стиль Капабланки, а мой, он считает, ближе к алехинскому. Это не умозрительное заключение: в молодости Ботвинник играл с обоими великими чемпионами прошлого.
Сила Капабланки была в холодной точности его мышления, что позволяло ему делать верный выбор, независимо от того, насколько сложна и опасна позиция. Ботвинник играл и с Ласкером, который был чемпионом мира целых 27 лет! Это был настоящий боец, каждую партию он превращал в борьбу нервов, в психологическое единоборство со своим соперником. Он говорил: «Я считаю, что в шахматы играют живые люди с разными вкусами и характерами. В борьбе нужно учитывать их сильные и слабые стороны, и нельзя руководствоваться только общими теоретическими положениями или выводами».
Ботвинник рассказывал мне, что Ласкер однажды выбросил часы, которые спешили, сказав при этом: «Терпеть не могу, когда врут. Часы должны показывать точное время».
Да, гроссмейстеры порой выглядят эксцентричными, бывает, даже не от мира сего, но вспомним утверждение Спасского: у всех великих шахматистов трудные характеры. Эта трудность возникает именно потому, что в шахматах одна сильная личность встречается с другой сильной личностью и стремится к психологическому превосходству как одному из факторов достижения победы. В таком столкновении — высекаются искры…
Ботвинник писал в 1981 году: «Карпов очень хорошо считает варианты. Но его главная сила не в этом: он заметно превосходит Каспарова в позиционном понимании. Еще будучи совсем юным, Карпов уже демонстрировал прекрасное понимание позиционных принципов; он не имеет себе равных в искусстве гармонично располагать фигуры. Его фигуры обычно неуязвимы, в то время как фигуры соперника подвергаются постоянному давлению. В этом отношении стиль Карпова значительно лучше, чем Петросяна, который, достигнув абсолютно безопасной для себя позиции, терпеливо ждет ошибки соперника. Карпов не ждет: он играет активно».
Когда писались эти строки, Карпов находился в зените славы и уже шесть лет носил чемпионский титул. Ему было около тридцати, а я стоял на пороге своего совершеннолетия.
До нашего марафона, который начался тремя годами позже, мы встретились за доской еще лишь однажды. Это было в том же, 1981 году на московском «Турнире звезд», проходившем в великолепном Центре международной торговли. По воле жребия партия игралась в последнем туре, но ничего не решала, так как Карпов уже обеспечил себе общую победу. На 18-м ходу мы подписали мир. Я играл удачно до своего дня рождения, который пришелся как раз на середину турнира, но тут «сбился с ноги»: не довел до победы партию с Андерссоном, проиграл Петросяну. В итоге разделил 2—4-е места с Полугаевским и Смысловым.
Пока Карпов готовился к очередной схватке с Корчным, которая должна была состояться в конце года в Мерано, я успешно выступил на молодежном командном чемпионате мира в австрийском городе Граце, показав лучший индивидуальный результат: восемь побед при двух ничьих!
Американский мастер Эрик Шиллер весь турнир внимательно присматривался ко мне, и я приведу несколько его зарисовок с натуры, чтобы читатель мог представить себе, каким я виделся в то время со стороны.
Да, я повсюду возил с собой книги: труды по истории, мемуары, томики стихов моего любимого Лермонтова… Я всегда стремился больше узнать о странах, в которых мне доводилось бывать. Помню, в Эскориале, резиденции испанских королей, я по школьной привычке… стал подсказывать гиду. Благодаря природной памяти я помнил каждую вычитанную в книге дату. Позже я научился держать свои знания при себе. Но мальчиком сдержаться не мог. Это не было бахвальством: просто мне не терпелось поделиться своими знаниями со всеми вокруг.
Когда мне было лет шестнадцать-семнадцать, я с большим удовольствием общался с дворовыми ребятами. Смелые, лишенные предрассудков, то были дети улицы. Они считали меня своим и бесхитростно восхищались мной. Им ничего не надо было от меня, кроме общения, и это подкупало. Они внимательно слушали мои рассказы о писателях и актерах, о других знаменитостях, с которыми мне приходилось встречаться. При некотором пренебрежении к общепринятым нормам в их среде царил культ справедливости, свой неписаный кодекс чести. Именно с ними создавалась атмосфера искренности и раскованности. Кстати, уже тогда я заметил, что мне легко общаться с руководителями высокого ранга и с уличными ребятами, но не с теми, кто «между ними»…
Вспоминая далекую теперь юношескую пору, я вижу, что тогдашние мои жизненные представления обо всем, что не касалось шахмат, были весьма туманны. Из чего состояла моя жизнь? Из бесконечной
