Кремлевский фантомас

– Ну, для себя.

– Неужели у него ничего не болит?

– Значит, не болит. А здоровым надо чем-нибудь заниматься.

– Зачем? Здоровье девать некуда? Костя вздыхал и упирался глазами в Маняшину серую блузку. На воротнике приколота была допотопная брошь – большой янтарь с мушкой внутри. Возможно, старинный подарок сбежавшего кавалера.

Вот и думай, кто лучше: хорошая, но убогая подруга или плохая, но классная.

10 ЗАХОДИ, ГОСТЕМ БУДЕШЬ

Костя весь месяц встречал Минина во дворе, в подъезде, на лестнице. Опять поговорил с ним у себя.

Обсудили Потехиных, Иванова, Блевицкого, жен­щин. Даже Джозефа помянули. Не стесняясь, Касаткин рассказал только про ссору с Катей из-за «гадюшника-хлева». Сплетничать про соседей Костя стыдился по- прежнему.

Сидели Касаткин с Мининым у Касаткина на кухне. Пили кофе без сахара и говорили без протокола.

Минин – зеленый еще, моложе Кости. Учился он в той же школе: Костя кончал, он начинал. Из детской, видимо, солидарности, Минин говорил с Костей на «ты».

– Знаешь, – сказал он, – ведь я клещами у ваших вытягиваю, кто был в тот день у старухи.

– А им откуда знать?

– Ну, хоть при них – кто сидел? Молчат, особенно старики. Боятся доносить. Тоже мне, благородные. Костя вздохнул.

– Раньше, – продолжал Минин, – были разговорчивые. А теперь вдруг спохватились.

– У них нет вкуса, – сказал Костя.

– А у тебя есть?

– Наверно, тоже нет. Но если что вспомню – скажу.

Особенно вспоминать было нечего. В тот день они с Катей раза два выходили. В лифте ехали незнакомые, но поди знай, к кому они. Тамара заглянула сказать, что уходит, среди дня. Порфирьева то ли простить ее не могла, то ли боялась.

– Когда Барабанова заходила к вам, не помнишь?

– Нет. Сказала – Роза ночевать не оставила.

– Значит, вечером.

– Она спешила. Ах, да! Сказала – бежит телек смотреть. У нее любимые передачи – Сикелев и «Куклы». А ей два часа ехать.

– Понятно. Часа в четыре.

У знакомых Порфирьевой стопроцентного алиби не было, ни у кого. Кто ходил в магазин – могли бы подтвердить продавцы, но те не помнили. А вечером свидетели имелись у Иванова, отмечавшего чей-то юбилей, – в ресторане.

Смерть Порфирьевой, как установлено, наступила от трех до пяти, так сказать, в пересменке. В такой час и невинный не объяснит, что делал.

– В общем, ловкий тип, – сказал Минин, – следов не оставил.

С Тамары взяли подписку о невыезде. Со смертью Панявиной наследницей становилась она. У Порфирьевой, оказывается, имелась сестра. Но о ней Барабанова, как говорит, не знала. И корысть – единственное, что против нее. Выходит, она сама себя обвиняет. Или морочит нас? Чтобы мы оправдали ее, раз она не боится невыгодного для себя признания…

Впрочем, приходил ли кто после Барабановой – неизвестно. До двери Порфирьева могла доползти.

– Эх, старухи, – не выдержал Минин. – Старушечья возня – всегда тоска зеленая.

– И что теперь будет? – спросил Костя.

– Что-что. Прикроют дело – «за неустановлением лица, подлежащего привлечению».

– И что же ты будешь делать?

– От безделья не умру.

А Леонид Иванович Иванов, владелец компьютерной фирмы, за что ни брался, устраивал всё вмиг. Вот и теперь он действовал.

Старухина квартира долго опечатанной не стояла. В июле Леонид Иванович въехал в порфирьевскую квартиру уже как новый хозяин.

Вещи увезла единственная действительная родня – старухина родная сестра. С Раисой Федоровной, бывшей партактивисткой, Роза Федоровна отношений не поддерживала. Мужняя жена и партийная дева друг друга не выносили. Товарищ Раиса, жилистая и бодрая, в пиджаке с орденскими планками, в два часа погрузила в перевозку скарб и была такова. Когда грузовик выезжал из двора, музейные полосатые софы и шкафики в кузове смотрелись нищенски.

В июле началась адская жара.

Душно. Лица в испарине. Дух двух убийств словно слился с духотой, так сказать, выветрился. Как мало