Выглядел Потехин европейски: кудряв, поджар, одет.
Женился Владимир Борисович так же природно-компромиссно. Дуру взять не хотел, интеллигентка бы не пошла. Жена была кавказкой.
Джамиля тоже не ума палата, но не по-русски, не занудно. Она базарно безвкусна, в оранжево- малиново-золотистом платье.
Впрочем, Джамиля красилась блондораном и не выделялась. Последнее время, когда Потехин стал ездить в Германию, она тоже оевропеилась, надела кашемир.
Потехин Владимир Борисович и торговал частично в России, частично в Германии. И работал он также двояко: с русской удалью и еврейской масштабностью.
Когда стало у нас свободно, Потехин начал с икон. Советские ценности были в новинку, дела сразу пошли.
Насытив рынок, Потехин перешел на машины. Но машинный бизнес был груб и грязен, а Вова тонок и чист.
Чистюля взялся за напитки. Продавал он немецкое вино и пиво: там покупал за бесценок просроченное, исправлял срок годности и здесь продавал, тоже очень недорого, но наваривал хорошо. Потом он возил в Германию ереванский коньяк в варварских армянских граненых бутылях. Последние два года Вова стал совсем приличным. Он примкнул к хорошей фирме и завел связи с респектабельными и, говорили, кремлевскими людьми.
Костю усадили за стол.
– Джама! – крикнул Потехин в дверь. – Скоро?
– Морем пахнет, – сказал Костя. – Хека жарите?
– Хека, хека, – сказал Потехин. – Садись.
Джама внесла омара, обложенного звездочками карамболы.
У Потехина все было престижное. Его «Сааб» стоил пятьдесят четыре тысячи зеленых, телевизор самый дорогой, на запястье «Ролекс» с брильянтами, еда – фрукты моря и фрукты экзотические. И это понятно. Последнее время Потехин добивался признания в большом бизнесе. А в нем встречали по одежке.
– Я наследник, – сказал Костя. – Сорок томов Порфирьева – мои.
И он рассказал, как получил их.
– Да ну, – сказал Потехин. – Тоже мне, товар. Эх, старуха-дура.
– Володе в тот вечер тоже не повезло, – сказала Джамиля. Она откусила кусочек сухого хлебца, аккуратно не задев крашеных губ. – Он проиграл тогда в казино двадцать кусков.
– Каких кусков? – не сразу включился Костя.
– Зеленых, разумеется.
Потехин, как всегда, смотрел ровно, в пространство.
– Двадцать тысяч! – не удержался Костя. – Лучше бедным деткам дать. Качки хмыкнули.
– Я и деткам дал, – равнодушно сказал Потехин.
– А ушли мы от Розы еще до Тамары, – вставила Джамиля. Она была по-женски догадлива и по- кавказски чутка: поспешила оправдаться.
«Убьет Потехин или нет?» – думал Костя. И вглядывался ему в лицо.
Вовка, опустив глаза, вынимал мясо из омаровых косточек. Он вечно тихий и ровный. В руках – серебряные вилка и нож. Такие честолюбивые пальцы в шею старухи не вцепятся. Нет, не убийца Потехин. Темперамент не тот. И потом у Вовки цель – престиж. Ему не до старухи. Ему до благотворительности.
– Порфирьева можно подарить библиотекам, – предложил Костя. – Они возьмут всё.
– Посмотрим, – сказал Потехин. Костя поднялся, попрощался.
– А-хм-гм, – сказали качки.
– Заведи себе «смит-вессон», Кот, – сказал вдогонку Потехин. – Я устрою.
– Лучше «Стингер», – отшутился Костя.
– «Стингер» – дорого, – сказал Вова. Качки посмотрели на Костю и отвернулись.
– Вай, вай, зачем ментов боишься? – сказала в прихожей, выпуская его, Джамиля. – Не надо ментов бояться. А пушку ти возьми.
– А может, и пушки не надо? – оглянулся на лестнице Костя.
– Пушки нада, вай, нада! – прокричала Джамиля и закрыла дверь.
Последней в пролете Косте мелькнула ножка в черном чулочке и шитая золотом черная тапочка с острым загнутым вверх носком и без задника.
12
НЕ СТУЧАТЬ, А ГОВОРИТЬ
Алиби или не алиби, Вовка мог прийти и после, – рассуждал Касаткин, бредя по двору. – Старуха Тамару отпустила, надеялась на себя. Или ее боялась. Любой, вообще-то, мог прийти после. Иванов тоже. Кто угодно. Вопрос – кому ее смерть на руку. Иванов, делец он или кто, ему нужна квартира. Но он может и купить, он богатый. Хотя, кто богат, тот жмот. И за старухины хоромы Иванов заплатил макулатурой. И ту он не купил: добыл по какому-то своему бартеру.
