– Обыватели всегда интересуются всем э-э-эта-ким, – пренебрежительно пропела Виктория.
– А «Эта Самаэ» и эсть этакаэ, – уточнил шеф. – Нэобъяснимаэ! Дух! – добавил он и воздел руку с пер стнем.
– То есть канализация, – насмешливо сказал Борисоглебский.
– Ладно, – сказал Костя. – Канализация, так канализация.
Петросян уехал отдохнуть. Это было в понедельник, 11 июля.
Нестерпимая жара кончилась, стало ровно жарко, каникулярно и просторно. Казалось, между небом и землей разгулялся, и правда, чей-то дух. Время высвободило место для событий особенных.
И все случилось.
12-го Костя договорился с диггером Рахмановым Михаилом о спуске. В мэрии им не разрешили бы, но неважно. На всякое «нет» в новые времена, если спорить и судиться, находилось «да».
Рахманов гулял под землей как самочинный подземный смотритель. Ему никто не мешал.
Тип он был эффектный, с косичкой. Телевидение показывало его с удовольствием и тем самым как бы охраняло его.
Вообще-то Рахманов стал героем в славные дни белодомовского противостояния. Рассказывал он о подземных чудесах. Видел он, дескать, как под Кутузовским выводили кого-то. Говорил и о крысах в человеческий рост. Рахманов, понятно, искал славы, точней, спонсоров.
Служить Рахманов не хотел. Так и бродил под городом. Рябой, хмурый, с косицей, в черной ветровке.
Касаткин мог вообще не спускаться. Блавазик разрешил бы ему просто нафантазировать. Но Костя любил факт.
С Мишей Рахмановым Касаткин встретился днем 13-го у памятника Марксу. Утром Рахманов не мог. Странная занятость у подземного бродяги!
Однако время спуска оказалось очень удачно: после жары хлынул дождь. Народ разбежался.
Сквер опустел. Вдобавок вокруг шла стройка. В данный момент она была заморожена. Но сквер был огорожен бытовками друг на друге в два этажа. С обеих площадей ничего не видно.
На лавке у памятника сидел лишь сонный хмырь.
Касаткин и Рахманов встали у каких-то щитов и досок, открыли люк, спустили лесенку.
Условились так: Костя спустится, пройдет метров пятьсот, Рахманов откроет ему люк и скинет лестницу в Александровском, в тихом местечке на травке, где когда-то Мальков сжег останки Фанни Каштан.
Костя натянул черную снайперскую шапочку, слез и осмотрелся.
Под ногами чавкало, где-то внизу шумела Неглинка.
Кружок неба и человеческое лицо вверху исчезли. Стало жутковато. Но жуть быстро прошла.
Костя ожидал клоаку, трупы и черепа. Подванивало.
Инженер-пионер Левачев в прошлом веке писал, что было там, как в аду.
Но нет, сейчас ничего такого.
Безвестные советские рабочие постарались. За сто лет ад стал почти раем.
Армейский фонарь не понадобился.
Просторный ход.
Если встать лицом к Кремлю – налево и вниз ответвление к Лубянке и Мясницкой. Писали, что там – сталинский сектор. Сталин живал там.
Прежде Касаткин спрашивал Рахманова, каков сталинский туннель. Рахманов не ответил, но, получив от Кости сотенную, четко сказал:
– Люкс. Люстры, ковры, плевательницы и пальмы.
Касаткин встал спиной к Мясницкой.
Вокруг гул метро и наверху ливень.
Туннель широк, ровен и относительно чист. Что чего подмоет? Подземные сталинские многоэтажные хоромы не нарушили тектоники Чистых прудов. Подземный лужковский магазин – всего-навсего в три этажика.
Кучки под ногами и налет на стенах и своде рассматривать было ни к чему. Все тут хожено-перехожено. Гул вод и трансформаторов успокоил Костю.
Еще десять шагов – и облило дождевой струей из незримого уличного отверстия. Костя перешагнул, кажется, мышиный скелетик, дошел до развилки, поднял какую-то штучку. Она блестела, как гривенник на асфальте.
Рукав туннеля опять уходил налево к мавзолею, а Косте следовало идти прямо еще триста метров. Опять кружок света с рахмановским лицом наверху и темнеющий в перспективе, вдоль Кремля, путь по прямой.
Касаткин вылез, отпустил Рахманова, потоптался на травке, особенно в этом углу густой, шелковой и зеленой – видимо, от каплановского удобрения. И наконец он разжал, замирая, кулак.
На ладони лежал Катин слоник «Сваровски».