взглядом. Вне всякого сомнения, они куда изысканней и нежней, нежели простое сладострастие, которое человека почти не отличает от животного.
— Мне нравится изображать животное, — честно признается он.
Теперь наступает его очередь перейти к упрекам: он безмерно устал от этой страсти.
— Вы не оставляете мне времени для сна.
— Уж на это-то у вас времени предостаточно, — возражает она, — вашим любовницам приходится приспосабливаться к вам.
Конечно, «зверь» любит драться. Разве дуэли не обычное дело в эту эпоху?
— Я осуждаю гладиаторские бои, — замечает Марго, — не люблю, когда кровь пускают без цели, как это делаете вы.
Именно она очеловечила своего зверя — о чем ему резко напоминает:
— Я подняла вас из пыли, из праха земного; вы — неотесанный мужлан, тщеславный хлыщ, жалкий меланхолик, короче, самое грубое подобие человека, которого когда-либо рождала Гасконь, благодаря мне вы возвысились всего за одну ночь. Так знайте же, если вам это еще не известно: я не могу, не хочу и никогда не буду любить невежду и олуха.
Далее начинается воркование влюбленных. Маргарита буквально засыпает своего собеседника вопросами:
— Неужели столь сильная страсть связывает ваш язык и возбуждает ваши чувства, так что менее влюбленный человек смог бы выразить ее словами, тогда как вам остается лишь молча вожделеть?
— Вы сказали чистейшую правду, — признается он.
— Я верю только неопровержимым доказательствам. Но легкий румянец, который разлился по вашим щекам, укрепляет мою веру. Всегда быть утонченной и благоухающей — цель моей жизни; но, заметьте, мне это доступно. Посмотрите на мои руки: хотя я уже неделю ими не занималась, спорим, что вашим рукам с моими не сравниться, и как бы мало я за ними не ухаживала, они всегда нежны и прекрасны.
Нельзя не удивиться этому признанию Маргариты, которая бесконечно плескалась в воде и натирала себя благовониями. Спор о любви весьма изящно переходит в сферу чувственности — этим и заканчивается диалог:
— Честно говоря, не такого уж великого труда стоило заставить вас признать себя лошадью. Это моя вина: напрасно я вынудила вас разговаривать, вам куда больше идет молчание. И губы ваши лучше приспособлены для удовольствия… Так приблизьтесь, душечка, ко мне, вблизи вы намного лучше, чем издали. Поскольку вы созданы, чтобы удовлетворять скорее чувство, нежели слух, давайте из превеликого и разнообразнейшего множества поцелуев выберем самый сочный — и продолжим… О! до чего же сладки ваши поцелуи, какую страсть они будят во мне!.. Я вся дрожу, искры сладострастия пробегают во мне от головы до пят. Просто умереть можно от этого; я так взволнована, что, наверно, покраснела до кончиков волос… Ну наконец вы в своей роли, наконец вы не просто грубая плоть! Ах! как колотится сердце, вздохнуть не могу! Должна наконец сама себе признаться, нравится мне это или нет, что эти радости куда прекрасней всех речей на свете! И можно заключить, без риска ошибиться: нет радостей приятнее, а если бы еще они не были так коротки…
Занавес.
Клод Франсуа умел, однако, выказывать свою преданность. Когда Марго разлюбила его, в награду она подарила ему землю в Помони. Ей мало было сделать его дворянином, она еще женила его на одной из своих фрейлин, Мишлетт де Фожьер.
Затем благосклонность ненасытной Марго обратилась к сыну какого-то плотника из Арля: «Часто они запирались в кабинете, семь-восемь дней не выходя оттуда, и видела их только мадам де Шастильон, бессменно дежурившая у двери и охранявшая их покой: она единственная хранила в секрете то, что было известно всем».
Когда владелице Юсона наскучили прелести юного провансальца, она отделалась от него, женив на одной из служанок замка и дав молодоженам хорошее приданое.
Что дальше? Под крышей своего замка Маргарита пережила еще множество любовных историй — то это был кто-нибудь из ее слуг, то какой-нибудь местный крестьянин. Несомненно, именно Маргариту имел в виду Брантом, когда писал: «Хороший воин всегда хорош собой и особенно — на войне, но если он не знает, что надо делать в постели, то пригожий и сильный слуга окажется никак не менее ценен, чем красивый и доблестный, но усталый дворянин».
Действительно ли королева Марго в известной степени страдала нимфоманией? Похоже, что да. Жизни без увлечений, без любви она просто не представляла. Но даже эта всепоглощающая страсть не могла до конца утолить ее. Столь же сильным наркотиком были для нее политика и чтение. Королева буквально проглатывала труды Горация, Овидия, Данте, Петрарки и Боккаччо.
Письма ее очень хороши. Вот несколько примеров того, что выходило из-под ее пера. Любовь Маргариты и Шамваллона потухла, когда она лишилась возможности ему писать: «Это уж слишком, сердце мое, вдруг лишиться счастья обладания и возможности облегчать свои страдания в письме. Это значит подавить в себе душу и отнять у нее возможность не только вздыхать, но и дышать, принудив свое сердце подчиниться печальным обстоятельствам… Любовь, которая озарила наши чувства, бессмертна, потому что бессмертен смысл любви, бесконечен круг, по которому она совершает свой полет».
27 декабря 1594 года на Генриха IV было совершено покушение. Фанатик по имени Жан Шатель нанес ему скользящий удар ножом, ранив его в шею. В письме тому, кто все еще был ее мужем, Маргарита спешит «засвидетельствовать Вашему Величеству опасения, которые доставило мне ваше злоключение, и радость, которая охватила меня при известии, что самое ужасное несчастье миновало вас. Как вы, монсеньор, в своих письмах не раз оказывали мне честь, настаивая, чтобы я бережно относилась к своему здоровью, позвольте теперь и мне обратиться к вам со смиренной мольбой не меньше беречь себя для будущего».
Габриэль д'Эстре, любовнице короля, 24 февраля 1597 года она написала следующие строки, разумеется, сама не веря ни единому слову: «Я так привыкла доверять свидетельствам вашей любви ко мне, что не могу пожелать себе лучшей покровительницы перед королем, чье терпение не осмеливаюсь испытывать своей частой назойливостью, тем более в письме, могущем его рассердить. Зато я знаю, что просьбу, которая прозвучит из ваших прекрасных уст, он примет очень хорошо…».
Маргарита, говорившая бегло на латыни, взялась переводить поэзию Лукиана, племянника Сенеки. Но все это было не то, не то… Неужто ей суждено закончить свои дни в этом ужасном орлином гнезде, «консьержкой» замка, как с определенного времени она себя называла, хотя все кругом давно называли ее «правительницей Юсона»?
Глава XV
РАЗВОД ВСЕМИ ЗАБЫТОЙ КОРОЛЕВЫ
Часто Маргарита, чувствуя, что жизни ее что-то угрожает, запиралась в своей комнате с книгами. Разве само ее существование не являлось главным препятствием новому браку короля Франции? Она не без оснований опасалась покушения. Однажды — это было в декабре 1590 или в январе 1591 года — в ее покои проник убийца, нанятый среди солдат маленького юсонского гарнизона: вошел в комнату, хладнокровно прицелился из пистолета и выстрелил. К счастью, пуля застряла в широких складках объемистого вертюгадена, которому королева была по-прежнему верна.
В ту эпоху — правда, люди отдадут себе в этом отчет много позже — человеческая жизнь почти ничего не стоила. Но, конечно, нет никаких оснований полагать, что это именно наваррец подослал убийцу, хотя как-то раз в гневе он и высказал что-то в этом роде в письме одной из своих любовниц.
Франция была обескровлена, опустошена братоубийственными войнами и разбоями вооруженных
