не испытывала столь глубокого обаяния, как от его восхитительной молодости, сочетающей изысканную почтительность с серьезностью речей. Это творение короля достойно Вашего Величества…».
Прибыв в Лонжюмо в сопровождении все того же Сен-Жюльена, Маргарита встретилась со своей единокровной сестрой Дианой Французской, внебрачной дочерью Генриха II и вдовой маршала де Монморанси. И вот наконец она в Булони, в Мадридском замке, к которому ведет аллея, доныне носящая се имя. Какой-то дворянин протянул ей руку, чтобы помочь сойти со ступеньки кареты на землю: она узнала красавца Шамваллона, склонившегося в почтительном приветствии. Только из лукавства король мог поручить ее встретить тому, кто некогда был ее горячей любовью…
Итак, после двадцати трех лет отсутствия, после четверти века интриг, любовных приключений, печального и вынужденного — почти тюремного — уединения королева Марго вернулась в столицу, где последовательно правили ее отец, три ее брата, а теперь бывший муж… Здесь о ней почти позабыли! Она это отметила сама:
— Несчастье при дворе всегда одиноко, тогда как за везеньем все волочатся.
Когда Генрих увидал свою бывшую супругу, — это произошло 26 июля 1605 года, — он, должно быть, испытал шок, хотя короля и предупредили, что той очаровательной женщины, которую он знал когда-то, больше нет. Вместо богини Возрождения «красоты скорее божественной, нежели человеческой», «с прекрасным открытым бюстом», слава о красоте которой достигала всех уголков Европы, пред ним предстала самая заурядная «толстушка Марго». К тому же она явно перестаралась, увеличив с помощью металлической арматуры валик своего вертюгадена так, чтобы казаться шире в бедрах и тем самым уменьшить — расчет был на оптический обман — свою необъятную грудь… Тучность ее явно приближалась к той черте, когда она буквально уже не во всякие двери могла протиснуться.
Таково было следствие ее заточения в крепости и долгой слишком простой жизни, единственной отрадой которой, помимо любви, было бражничать, объедаться сластями да не в меру много спать. Как воспевали когда-то белизну ее лица! — теперь все оно было в красных прожилках и пятнах, не случайно именно с Марго во Франции началось употребление пудры… Ее черные волосы поредели. В свое время так трудно поддававшиеся «завивке и закручиванию», теперь они вообще не держали прически. Поэтому она носила огромный парик белокуро-льняного цвета, «выбеленный травами», гигантских размеров. Парики для нее делались из волос сильных «молодых белокурых лакеев, каких она держала при себе для больших выездов, время от времени заставляя их стричься наголо». Она охотно принимала этих лакеев и в своей постели… бедная женщина в этом отношении оставалась все так же неутомима и жадна до удовольствий. Да и мудрено было находить другие развлечения в Юсоне! Не желая признать себя побежденной, она была верна головокружительно глубоким декольте своей отцветшей молодости, и теперь выставила напоказ свою желтоватую морщинистую грудь, мгновенно став посмешищем в глазах парижан.
Три битых часа бывшие супруги предавались воспоминаниям молодости.
— Следите внимательнее за своим здоровьем, — посоветовал король. — Не превращайте ночь в день и день в ночь, как вы к тому привыкли.
— Я обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы Ваше Величество были довольны, — ответила она, — хотя для меня это далеко не просто, учитывая мои многолетние привычки и режим питания.
Находя, что она чересчур расточительна, Генрих IV попросил ее также «умерить траты».
— Это совершенно невозможно, — ответила Марго, — я не могу жить иначе; такова моя порода.
В самом деле, все Валуа во все времена швыряли деньги на ветер: они, по выражению того времени, заранее проматывали свои доходы.
— Могу ли я увидеть дофина? — осведомилась она.
— Я вам это обещаю.
День спустя экс-королева нанесла визит королю. Он приветствовал ее в Лувре среди двора.
— Душа моя, — сказал он, — я всегда чувствовал себя привязанным к вам. Теперь вы снова в доме, где когда-то были столь могущественны…
Мария де Медичи в окружении фрейлин ждала ее на верху лестницы почета — на Верхней Ступеньке, — которая сохранилась доныне. Она отказалась подойти ближе, за что король в сердцах пожурил ее. Королева была сама холодность. Но Маргарита «слишком много страдала, чтобы выказывать лишнюю гордыню», — когда она почтительно преклонила колени перед королевой, окруженная всем тем, что некогда принадлежало ей самой, ни тени притворства нельзя было заметить на ее лице…
Уважение, которое засвидетельствовала ей прежняя госпожа Лувра, тронуло королеву Марию, и какой-то ток дружбы пробежал между двумя женщинами, тем более что Марго и прежде признала дофина единственным наследником трона. Знакомство герцогини де Валуа с будущим Людовиком XIII состоялось в замке Сен-Жермен, том самом, где родилась Маргарита. Пятилетний принц ждал ее у селения Рюэй и встретил словами: «Мама, дочь моя», — выражение это, слегка ее изумившее, пошло, кажется, от Генриха IV… Она была совершенно очарована наследником и однажды на ярмарке в Сен-Жермене купила ему брошь за три тысячи экю.
Странная семейная жизнь! В своем знаменитом «Дневнике» Эроар описывает ее так: Маргарита «стоит на коленях перед постелью Марии де Медичи, а Генрих IV с дофином, сидя на постели, играют с собачкой».
Марго не скупилась на проявление верноподданнических чувств по отношению к королю Франции и Наварры. Когда Генрих уехал во взбунтовавшийся Лимузен, чтобы навести там порядок, она писала ему: «Мы ждем возвращения Вашего Величества, как народы тех стран, где по шесть месяцев длится ночь, ждут возвращения дня…».
Так как двор подолгу жил в Мадридском замке, необходимо было подыскать ей резиденцию где-то неподалеку. Генрих IV попросил Рене де Бона, архиепископа Санса, уступить Маргарите свой замечательный дворец. В свое время он одним из первых поддержал права Генриха на престол и, после того как наваррец отрекся от протестантской веры, получил архиепископство в Сансе, тем более значимое, что Париж был только епископством. Рене де Бон славился также своим могучим аппетитом, вынуждавшим его каждые четыре часа садиться за стол, иначе он мог попросту захиреть… Дворец, испрошенный для Маргариты, был построен в стиле готики раннего Возрождения, когда архиепископом Санса был Тристан де Салазар. Во времена Франциска I кардинал Прат замечательно разукрасил дворец. Это был настоящий просторный замок, впрочем, его и ныне можно увидеть на улице Фигье, близ Сены. Улица была названа так из-за фигового дерева, срубленного по приказу Марго, ибо оно не давало проехать ее карете. Правда, тут же была посажена другая смоковница напротив ворот дворца.
Однажды утром на этих воротах чья-то рука на радость ротозеям пришпилила такие стишки:
В этом замке она вела по-прежнему королевский образ жизни в окружении ученых, поэтов, музыкантов — и красивых мужчин… 5 апреля 1606 года, узнав, что королевские войска заняли независимое Седанское княжество, в письме Генриху IV Маргарита возблагодарила Господа: «Мне кажется, что мы ему обязаны вдвойне; и потому что он вернул под скипетр Вашего Величества еще одну территорию и послушание ее жителей, и потому что вы их вернули Богу, ибо Ваше Величество вправе сказать, как Цезарь: «Пришел, увидел, победил…».
В этот день, 5 апреля, она возвращалась с мессы из монастыря селестинцев. В карете рядом с ней сидел ее возлюбленный Дат де Сен-Жюльен, к которому Марго питала сумасшедшую страсть. Ему было двадцать лет, тогда как она давно перешагнула пятидесятилетний рубеж — что в начале XVII века считалось уже глубокой старостью.
Вдруг прогремел выстрел. Пораженный в голову, Сен-Жюльен рухнул на колени Маргариты, забрызгав кровью ее платье.
