ткань именно после просушки обретала нужный оттенок синего цвета, первый день недели получил такое прозвание. Подмастерья в этот день не особенно перегружены работой, поэтому у Ферберграхт обычного оживления не наблюдалось.
Свернув за угол, я заметил огромные деревянные козлы для просушки тканей. Здесь, несмотря на отсутствие зоркого глаза Мельхерса, кипела работа. Медленно миновав вывешенное для просушки полотно, я оказался у открытой двери в уставленный чанами красильный цех. Подойдя ближе, убедился, что они заполнены раствором желтого цвета. И тут же из завешенного большой портьерой угла цеха до меня донеслись мужские голоса. Затем кто-то рассмеялся, и послышались голоса то ли женщин, то ли детей.
Отодвинув портьеру, я стал свидетелем не совсем обычной сцены. Трое взрослых мужчин и несколько мальчишек-подмастерьев, спустив штаны, увлеченно мочились в один из деревянных чанов. Меня это не очень поразило, поскольку мне приходилось слышать, что при приготовлении красильного раствора используется моча, но непосредственно процесс ее сбора мне наблюдать не доводилось.
Рослый широкоплечий мужчина, не прерывая своего занятия, как ни в чем не бывало обратился ко мне:
— Кто вы? Чего здесь потеряли?
— Меня зовут Зюйтхоф, — выдавил я, борясь с приступом накатившей тошноты. Вонь здесь стояла несусветная. — Кто сейчас замещает мастера Мельхерса?
— Обращайтесь ко мне, если вас что-то интересует. Я мастер-красильщик Аэрт Тефзен.
— Тефзен, — повторил я, присматриваясь к мужчине. — Вы… не тот, кто обнаружил в чане головы несчастных?
Бородатая физиономия рабочего посерьезнела.
— Он самый. Но почему вы спрашиваете?
— Мне бы хотелось задать вам парочку вопросов, господин Тефзен.
Подтянув перепачканные штаны, он подошел ближе.
— Вы из суда или из магистрата?
— Нет-нет, я по своей воле. Я и не надеялся здесь кого-нибудь застать. А вы, стало быть, все же продолжаете работать и без мастера Мельхерса?
— У нас уже новый мастер, Антонис тер Кёйле. Он приобрел мастерскую мастера Мельхерса. И вот с сегодняшнего дня мы возобновили работу.
— А, так вот почему здесь работа кипит, невзирая на «синий понедельник», — констатировал я, невольно поморщившись, когда взгляд мой упал на чан.
— В понедельник всегда хорошо подсобрать жидкости — в воскресенье все заливают за воротник. Но что вас привело сюда?
— Меня интересует одна картина. Та, что принадлежала вашему прежнему мастеру. Он так был к ней привязан, что даже позаботился о том, чтобы ее тайком доставили к нему в камеру, когда он сидел в Распхёйсе. Наверняка она вам известна. Вы ведь сами притащили ее в Распхёйс.
Гефзен еще больше помрачнел. У носа пролегла глубокая складка.
— А вам-то какое дело до нее, любезнейший?
— Она исчезла, и мне хотелось бы знать почему.
Работник красильной шагнул ко мне и схватил за отвороты сюртука.
— Может, все же расскажете мне об этой картиночке, а? К чему она тебе понадобилась? Что вы здесь ищете? Кто вас направил сюда?
— Никто меня не направлял. Мне всего лишь хочется узнать, что кроется за всеми этими кровавыми преступлениями.
— А вот мне хочется знать, что вы здесь вынюхиваете, черт бы вас побрал!
Он так рванул меня, что я с трудом устоял на ногах. На помощь ему подоспели еще двое работников и тоже сграбастали меня своими грубыми лапами. Эх, спохватился я, сейчас бы мне здорово пригодился мой испанский ножичек. Но поздно. Меня стиснули так, что и пошевелиться не мог.
— Давай, говори! — рявкнул на меня Тефзен. — Чего ты здесь вынюхиваешь?
— Я хочу помочь своему другу, — промямлил я.
— Другу, говоришь? Кому же?
— Осселю Юкену, воспитателю из Распхёйса.
— Так он же вчера угробил свою женушку, или кто она ему там.
— Все верно, поэтому я и здесь. Когда Юкен убил Гезу — если все так и было на самом деле, — картина находилась в его квартире.
— Вот как! — В глазах Тефзена застыло недоверие. — Но ты же только что сказал, что она исчезла.
— Могу и повторить — да, исчезла.
— Мне кажется, ты заливаешь, любезнейший. Но я вытрясу из тебя правду. — Тефзен мельком взглянул на своих коллег и злорадно улыбнулся. — Пусть-ка он кое-чего хлебнет, может, это развяжет ему язык!
Все, дружно загоготав, потащили меня к чану, куда только что справили нужду. Я изо всех сил сопротивлялся, но куда там — разве мог я устоять против этих битюгов? Дотащив меня до чана, они сунули мою голову в отвратительно теплую, зловонную жидкость. Зажмурившись, я задержал дыхание, но сколько я мог так продержаться? Инстинктивно разинув рот, я наглотался мерзкой дряни.
И тут же сильные руки подхватили меня и вытащили. Я стал жадно вдыхать воздух, поперхнулся, и меня вырвало. Схватившись за край чана, я опустился на залитый мочой пол. Чтобы довершить акт чудовищного унижения, двое сопляков-подмастерьев, обнажив свои перцы, щедро окропили меня с ног до головы.
— Ну так как? Будем говорить или в молчанку играть? — участливо осведомился Тефзен.
— А я разве молчу? — кое-как вымолвил я, преодолевая спазмы в глотке.
— Говорить-то говоришь, это так, но только ничего пока не сказал.
— Я все сказал, что знаю.
— Видно, купание плохо на него подействовало. Надо его как следует обмакнуть.
Я попытался вырваться, но эта троица свое дело знала. Подтащив меня к чану побольше, они бросили меня в него. Я точно беспомощный котенок барахтался в этой зловонной дряни, отдававшей спиртом и мочой. Стоило мне высунуть голову, чтобы запастись воздухом, как чья-нибудь лапища снова погружала меня в жидкость. И так несколько раз. Я попытался выбраться из чана, но силы мои были уже на исходе. Единственное, что я мог, так это подобраться кое-как к краю чана да выплюнуть дрянь.
— Сейчас точно заговорит, — деловито заметил один из красильщиков.
— А не заговорит, так вывесим его на улице на просушку, — с угрозой произнес Тефзен. — Вот будет зрелище!
— Зрелище будет, когда вы, уважаемые, объясните мне, что здесь происходит. И почему, — раздался уже знакомый мне чуть ироничный голос.
Человек приблизился. Синие перья на шляпе. Одежда с иголочки. Судебный инспектор Катон.
— Как я вижу, вы не последовали моему совету отправиться домой, господин Зюйтхоф, — констатировал Катон. — Что ж, ладно, но, на ваше счастье, наши планы совпали.
— Это уж точно, — пробулькал я в ответ, принимая его руку и выбираясь из чана.
Тефзен одарил инспектора злобным взглядом:
— Вы бы не вмешивались в наши дела, сударь! Мне, честно говоря, вот где сидят все эти любопытные, которые ходят да всякое вынюхивают.
— И я буду здесь, как вы изволили выразиться, вынюхивать, причем столько, сколько пожелаю, — отрезал Катон и тут же по всей форме представился. — Еще одно слово, и вас еще до полудня высекут как следует в Распхёйсе. Уяснили? — добавил он.
Угроза быть исполосованным плетью подействовала на строптивую публику. Мгновенно воцарилась тишина, и все как один подмастерья виновато уставились в пол.
— Что заставило вас столь безобразным образом обойтись с господином Зюйтхофом? — повысив голос, спросил Катон.
— Он уже второй, кто приходит сюда и выясняет, что да к чему. Насчет чертовой картины, — ответил
