Тефзен. — И нам просто захотелось узнать, в чем дело.
— Второй, говорите. Очень, очень любопытно, — пробормотал инспектор. — Кто же в таком случае был первым?
— Тот не представлялся. Просто спросил насчет картины. Я сказал, что мастер Мельхерс велел отнести ее в Распхёйс. И незнакомец тут же ушел.
— Опишите мне этого человека! — потребовал Катон.
Хотя представленное красильщиком описание таинственного человека особыми деталями не отличалось, речь могла идти только о том же самом человеке, который приходил к вдове Декен на квартиру Осселя.
— А кто автор картины? — продолжал задавать вопросы Катон. — Это вам известно?
Никто из красильщиков не мог ничего сказать.
— Дней десять тому я впервые увидел ее в доме Мельхерса, — сказал Тефзен. — Но как она туда попала, не знаю.
Катон повернулся ко мне:
— Шли бы вы домой и хорошенько выкупались, мой дорогой Зюйтхоф. Горячая ванна явно пойдет вам на пользу. А потом поспите пару часиков. Вид у вас даже хуже, чем вонь, которая исходит от вас.
На сей раз я внял его совету. По пути к себе домой, в уютную квартирку хозяюшки Йессен, меня еще пару раз вырвало.
Глава 5
Пятница, 13-е
Вдова Йессен сначала всплеснула в ужасе руками, но потом, опомнившись, согрела воды, вылила ее в деревянный ушат и приказным тоном велела мне раздеться. Я послушно разделся — после событий сегодняшнего дня я уже не в силах был сопротивляться. Горячая вода подействовала на меня как Божья благодать. Вдова проворно намылила меня пахучим мылом, ополоснула, затем пару раз повторила процедуру, пока наконец исходивший от меня смрад не улетучился.
После купания, затянувшегося, как мне показалось, часа на два, добрейшая душа Йессен уложила меня в постель. Я провалился в беспокойный, наполненный будоражащими видениями сон. Мне приснился Оссель, он стоял передо мной в складском помещении Распхёйса, как это было в субботу. Но на сей раз он намеревался преподать мне урок единоборства. Руки Осселя были в крови, и стоило ему протянуть их ко мне, как глаза его зажглись кровожадным блеском. Я отвернулся, попытался убежать прочь и угодил к тем самым работягам красильни, которые тут же окатили меня мочой из чана. Сон носил характер сцены, наблюдаемой мною со стороны. Я с ужасом смотрел, как постепенно перекрашиваюсь в ядовито-синий цвет. Мною вновь овладело желание умчаться прочь, но и на сей раз меня схватили и препроводили. Нет-нет, я не был заточен в камеру Распхёйса, не в тамошний карцер, а в картину! Я обратился в запечатленный кистью на полотне, выдержанный в ярко-синих тонах персонаж, и весь мой вновь обретенный мир ограничивался золоченым багетом рамы.
Такова была тематика сновидений, изводивших меня ужасающим правдоподобием, обилием фантастических тварей, самых невероятных событий и метаморфоз. Пробудившись от этого кошмара, я был несказанно рад вырваться из плена ночных демонов. Щурясь от яркого света, хлынувшего с улицы, я лежал на узкой кровати в своей комнате. Солнце успело высоко подняться над крышами Амстердама, так что наверняка приближался полдень. Оказывается, я проспал всего-то пару часов, даже не верилось, что за такое короткое время сна можно увидеть столько кошмаров, на мое счастье, начинавших исчезать из памяти. И тут меня осенила догадка, что я мог проспать не пару часов, как мне показалось вначале, а куда дольше.
Усаживаясь в постели, я не заметил стоявшей на маленьком столике рядом миски с водой и нечаянно ткнул ее локтем. Миска упала на пол и разлетелась на куски. На полу образовалась лужица. Я невольно тряхнул головой, чтобы прогнать оцепенение. На подушку шлепнулась приложенная ко лбу влажная салфетка. И тут на звук разбившейся миски появилась моя квартирная хозяйка, вдова Йессен. Нагнувшись, она стала тряпкой вытирать пролитую мною воду.
— Вы уж простите меня, госпожа Йессен, — еле ворочая языком, пробормотал я. — Я не заметил миски. Откуда она тут взялась? Я ее сюда не ставил.
— Разве я могу винить вас, господин Корнелис? Это я поставила ее туда, чтобы было удобнее смачивать салфетки. Доктор велел прикладывать ко лбу холод.
— Доктор?
— Когда вам стало хуже, я сходила за доктором ван Бийлером. Я поила вас с ложки микстурой, которую он прописал, и прикладывала ко лбу смоченные водой салфетки. Только это и помогло сбить жар. Злую же шутку сыграли с вами, господин Корнелис. Вам надо подать в суд на этих бандитов- красильщиков.
— Нет у меня денег на суды, госпожа Йессен. Скоро их у меня вообще не будет — я ведь уже не служу в Распхёйсе.
Хозяйка кивнула:
— Да-да, я знаю. Из Распхёйса приходил человек и принес полагающееся вам жалованье. Я положила деньги в шкатулку, где вы держите ценные вещи.
Ценные вещи! Тоже мне! Будто я владел сокровищами. На самом деле все, что у меня оставалось, так это доставленное из исправительного заведения жалованье за истекший месяц.
Я снова посмотрел на лившийся из окна свет и спросил:
— Сколько же я проспал? Наверняка больше суток?
Вдова Йессен не могла удержаться от смеха.
— Вы шутите, господин Корнелис! Ведь шутите, признайтесь!
— Не вижу в этом ничего смешного. — В моем голосе звучала обида.
— Горячка долго не желала выпускать вас из своих цепких когтей. Доктор ван Бийлер считает, все это из-за той гадости, которой вы наглотались в красильном чане. — Она стала загибать пальцы. — Так, значит, вторник, среда, четверг, пятница. Выходит, четверо суток вы не приходили в себя. Ни часом меньше.
Я не сразу осознал услышанное. Неужели вдова Йессен решила подшутить надо мной? Но, видя ее розовую добродушную физиономию, я отбросил подобные подозрения.
И все же переспросил:
— А что, сегодня и на самом деле пятница?
— Ну да, пятница, тринадцатое августа. Этот день сам Господь велит провести в постели.
Суеверия, которым была подвержена моя квартирная хозяйка, с трудом увязывались с истовостью прихожанки. Я уже не раз подтрунивал над ней, когда она не желала пройти там, где только что пробежала черная кошка, или под стоящей лестницей. Все эти мысли явно были написаны у меня на лице, ибо я тут же удостоился осуждающего взгляда.
— Вижу, вы не верите, молодой человек. Вот доживете до моих лет и поверите, что всеми нами управляют силы, видеть и чувствовать которые нам не дано. Сын моей сестры, да смилостивится Господь над несчастным Хендриком, появился на свет именно 13 числа, вдобавок в пятницу. Когда ему исполнился год, он умер, просто так, внезапно умер. А мой племянник решил назначить на пятницу тринадцатого числа свадьбу. В этот день случилась страшная гроза, и, представьте себе, молния ударила прямо в толпу гостей. Троих убила на месте, и очень многие пострадали. Нет-нет, и не пытайтесь переубедить меня — пятница, тринадцатое, один из самых страшных дней. И для вашего приятеля, между прочим.
Тут мою веселость как рукой сняло.
— Уж не Осселя ли Юкена вы имеете в виду? — недоуменно переспросил я. Вдова Йессен кивнула. — А что с ним? Вы уж договаривайте!
— Еще вчера был приговор, — упавшим голосом продолжила она, потупив взор. — Перед ратушей его удушат на столбе, а голову разобьют. В точности так же, как он разбил голову Гезе.
