Получив отрицательный ответ, Черчилль сказал: «В таком случае мне, к сожалению, не о чем с вами говорить».
Газеты пишут об этом так, но в действительности было иначе.
— Господин Черчилль! Там вас двое каких-то на кухне дожидаются.
— Ладно. Подождут.
— С семи часов утра сидят. Кухарке мешают.
— Кто такие?
— А кто их знает. Говорят, будто рабочие представители.
— Рабочие? Представители? — оживился Черчилль и даже порозовел. — Что же вы молчите! А ничего такого эти представители не говорили?
— Никак нет. Не говорили.
— Просите.
— Здравствуйте, братцы!
— Здрав!.. Жлай!.. Господин министр!..
— Что скажете хорошенького своему старому другу Черчиллю? Не явились ли вы сообщить мне, что Генеральный совет профсоюзов отменил всеобщую забастовку? Э?
— Н… никак нет…
— Так какие же могут быть между нами разговоры? Вон!
— Хи-хи!.. Ваш… снят… ство! Не признаете разве? Всмотритесь: мы же ваши старые, извините, лакеи. Я-с — Макдональд, а вот он-с — Гендерсон. Идем это мы, значит, по улице и дай, думаем, зайдем к своему старому барину… Вроде как бы с визитом. Хи!
Черчилль побагровел и затопал ногами:
— Макдональд?! Гендерсон?! Вон! Вон! Вон!
— Вашсиясь… не велите казнить, велите слово вымолвить! Как перед истинным богом… И Гендерсон может подтвердить. Гендерсон, подтверди!
— Мол-лчать! Предатели! Забастовщики! Против правительства осмелились выступить, сук-кины дети? На короля руку подняли? К-канальи! Барину своему свинью подложили? Отвечайте!
— Никак нет! Лопнуть нам на этом самом месте! Ни сном ни духом не виноваты.
— Как же не виноваты? А кто ж, по-вашему, эту всю кашу заварил, как не вы, а?
— Н-никак-с!.. нет-с!.. Ни сном ни духом!.. Потому мы одно-с, а рабочий класс это все и сделал. А мы — никак нет… Неповинны. Лопни мои глаза. Да рази ж мы б осмелились? Да на своего благодетеля, на своего кормильца-поильца! Да поднять? Да руку? Да ни в жисть! Что вы, вашсиясь! Во имя бога действительно призывали, а что там что-нибудь такое — ни-ни! Верьте совести!
— Все равно! Противно на вас смотреть! Пошли вон!
— Ваш… сиясь!.. Велите слово вымолвить!
— Тьфу! Ну, черт с вами, говорите. Только покороче. Да не ползайте, ради бога, на коленях по полу и не хватайте за ноги. Терпеть этого не могу. Ну?
Макдональд быстро встал с колен и, наклонившись к господину Черчиллю, застенчиво прошептал:
— Вашсиясь!.. Как у нас теперь в Британии всеобщая забастовка и все… хи-хи… начинают бросать работу, так надо полагать, что и лакеи скоро забастуют… Понимаете?
— Ничего не понимаю… Ну?
— Как же-с!.. Забастуют лакеи. Это уж обязательно… К тому дело идет… Так нельзя ли тогда тово… Службишку бы нам с Гендерсоном тогда нельзя ли какую? А? Мы бы верой-правдой… До последней капли…
— В штрейкбрехеры хотите, что ли?
— Вот именно… хи-с, хи-с!.. Так точно… В лакейские. В штрейкбрехеры хотим.
— Ладно. Так бы говорили прямо. Надевайте ливреи. Мне лишние лакея пригодятся. Но только чтоб у меня ни-ни! Небось проголодались? А? По глазам вижу, что лопать хотите. Мери, дайте им две порции королевских котлет с гарниром а-ля Чемберлен. Кушайте, братцы, а завтра на работу!
С этими словами Черчилль удалился предаваться своим печальным мыслям, а Макдональд и Гендерсон надели ливреи и с аппетитом принялись за королевские котлетки.
1926
Парад победителей*
На арену европейского цирка вышел распорядитель и провозгласил:
— Леди и джентльмены! Сейчас состоится торжественное закрытие нашего грандиозного чемпионата международной классовой борьбы и раздача призов. Призы любезно согласился раздавать бывший чемпион старой Англии, король-легковес Георг Пятый! Музыка, туш… То есть, музыка, гимн!
Под звуки гимна и при кликах «гип, ура!» изысканной буржуазной публики на арену, прихрамывая, вышел король в потертом сюртуке, приподнял над головой корону и сел за судейский столик.
— Итак, представление начинается. Первый номер — парад победителей. Музыка — гимн… то есть, тьфу, музыка, марш! Пар-рад, алле!!
На арену гуськом вышли чемпионы-победители, надув жиденькие мускулы и выпятив впалые груди.
— Господа! Сейчас непобедимый чемпион английской рабочей партии тяжеловес Гендерсон и борец среднего веса Болдуин продемонстрируют запрещенные приемы классовой борьбы. Гендерсон, Болдуин, на ковер!
Публика затаила дыхание.
— Внимание! Двойное бра руле в партере. Видите, господа: одна рука Гендерсона якобы берет за горло Болдуина и объявляет всеобщую забастовку, а другая тем временем совершенно незаметно берет автоматическую ручку и подписывает соглашение с предпринимателями. Высший класс соглашательской техники.
— Не-пра-виль-но!
— Правильно, господа. Сам король одобрил.
— Браво, браво, браво!
— Дальше, дальше, господа! Мельница в стойке. Гендерсон, покажи. Пока эта самая меньшевистская мельница мелет, капиталисты расправляются с бастующими. Чистенький приемчик.
— Не-пра-вильно!
— Кто это там все время кричит «неправильно»? Совершенно правильно! Томас применял этот прием с большим успехом во время последней схватки между капиталистами и рабочими.
— Браво, браво, браво!
— Дальше. Так называемый мост. Прошу убедиться. Гендерсон, покажи. Видите — он делает мост, по которому без всякого труда Болдуин проводит на бастующий завод любое количество штрейкбрехеров.
— Браво! Бр-раво-оо! Би-с!
— За поздним временем переходим к раздаче призов. Король, раздавайте.
— Первый приз — орден Подвязки — присуждается борцу, скрывающемуся под желтой маской.
— Интересно, кто бы это мог быть? Снимите маску!
— Попрошу вас снять маску, таинственный незнакомец!
